Клетка для разума (сборник)
Шрифт:
Все было устроено так идеально, что, когда прокурор поднялся и тут же начал говорить, голос его прозвучал как-то резко в этой тишине:
— Этого свидетеля зовут Модиунн. Он обезьяна из Африки, и он нелегально проник на борт этого корабля с помощью четырех обвиняемых. Они обвиняются в измене, призыве к мятежу, или, другими словами, они совершили уголовное преступление, которое карается смертью для всех четырех обвиняемых.
Он обращался с этими словами к присяжным. Потом повернулся к адвокату и сказал:
— Что может сказать свидетель
Адвокат, не вставая, ответил:
— Свидетель признается в том, что все ваши утверждения — правда. Продолжайте судебное разбирательство.
— Возражаю! — заорал Модьун в этот момент. Он весь горел с головы до ног. Со слабым удивлением он понял, что дрожит.
— Возражение отклоняется, — как-то слишком уж вежливо произнес судья. — За свидетеля говорит адвокат.
Модьун воскликнул:
— Я протестую против этой пародии на судебное разбирательство. Если оно будет продолжаться так и дальше, я откажусь выступать в качестве свидетеля.
Судья наклонился к стулу свидетеля. Он казался обескураженным:
— Что, по-вашему, неправильно в суде?
— Я требую, чтобы вопросы задавались непосредственно свидетелю и чтобы ему было позволено отвечать на них самому.
— Но это неслыханная вещь, — запротестовал судья. — Ведь это очевидно, что адвокат, который знает закон, может отвечать более квалифицированно, чем свидетель.
Тут ему в голову, похоже, пришла новая мысль.
— Да, — продолжал судья, — вы ведь из Африки. Ваши требования, они что, у вас в порядке вещей?
Модьун глубоко вздохнул. Его потрясло, какие умственные усилия приходится прикладывать судье, когда он должен выходить за рамки тех простых истин, по которым живут люди. Но Модьун отказывался соглашаться с чем-то, более нечестным, чем неправильное произношение его имени. Или фальшивая идентификация себя в качестве обезьяны. И все. В остальном он требовал только правды.
Модьун сказал:
— Я требую, чтобы суд совещался по правилам, установленным человеком.
Последовала долгая пауза. Наконец судья подозвал к себе прокурора и адвоката и они втроем о чем-то стали шептаться. Затем оба юриста возвратились к своим столам. Когда они уселись, судья своим вежливым голоском обратился ко всем присутствующим:
— Поскольку показания этого свидетеля являются важными, мы решили согласиться на примитивную процедуру, к которой он привык в своей родной стране в Африке. — Судья повернулся к Модьуну и сказал ему с упреком: — Я искренне надеюсь, что вы потом извинитесь перед адвокатом за оскорбление, которое вы ему здесь публично нанесли. — После чего он вежливо продолжил: — Каким образом у вас происходят заседания суда, мистер Модиунн?
— Правильная процедура… — начал было Модьун, однако судья перебил его:
— Там, откуда вы прибыли.
— … Давным-давно установленная человеком, — продолжал Модьун, — заключается в том, что прокурор должен задавать мне ряд относящихся к
— Какого рода вопросы? — спросил человек-гиена на скамье, который, очевидно, готов был пойти на уступки, но находился в замешательстве.
— Сперва он должен узнать мое имя, — сказал Модьун.
— Но мы знаем ваше имя, — последовал удивленный ответ. — Оно написано на этой повестке.
— Такие факты должны устанавливаться во время непосредственного допроса, — твердо сказал Модьун.
Судья засомневался.
— Такой метод может задержать нас здесь на весь день.
— Может, даже на неделю, — заметил Модьун.
Почти у каждого в зале суда вырвался вздох удивления. И судья, мгновенно позабыв о своей вежливости, резко ответил:
— Это невозможно!
Но после еще одной паузы он обратился к прокурору со словами:
— Продолжайте, сэр.
И тот вышел вперед. Он выглядел неуверенно. Однако он задал главные вопросы:
— Как вас зовут?
— Действительно ли вы обезьяна из Африки?
— Тот ли вы человек, которого обвиняемые нелегально провели на борт этого корабля?
— Знаете ли вы, в чем обвиняют подсудимых?
Именно при этом вопросе Модьун впервые попытался сопротивляться, беря на себя, или пытаясь сделать это, роль одновременно как свидетеля, так и адвоката.
18
— Я протестую против такой постановки вопроса. То, в чем обвиняют подсудимых, не является преступлением по законам, которые установили люди, прежде чем удалиться за барьер и оставить остальную Землю своим друзьям, людям-животным.
Так аргументировал свое мнение Модьун. Потом он продолжал:
— Если это и проступок, то лишь совсем незначительный, и наказание за него не может быть большим, чем заключение в каюте на два или три дня.
Тут его прервал судья, заявив, что обвиняемые виновны в преступлении, караемом смертной казнью по определению.
— Определению? — переспросил Модьун.
— Да, определению, — подтвердил судья.
— Покажите мне это определение, — сказал Модьун.
Служащий суда, человек-гиена в лоснящемся черном костюме и сорочке с высоким воротником, принес книгу, в которой в главе 31 на странице 295 в параграфе 4 строка 7 начиналась словами: «…следует считать уголовным преступлением, караемом длительным тюремным заключением, штрафом или смертью».
— Разрешите мне посмотреть, — попросил Модьун.
Служащий посмотрел на судью, и, когда тот кивнул, передал том Модьуну. Модьун перечитал сроки, посмотрел последний лист, прочитал то, что было там, и, бросив торжествующий взгляд на судью, сказал:
— Это не тот закон, что был установлен человеком, а неправильная и неприемлемая редакция меньшинства из людей-животных — людей-гиен.
Гиена-судья сказал:
— Я заявляю, что закон правильный и подходящий.
Его голос явно был уже не таким вежливым.