Клетка
Шрифт:
– Откуда у него такая уверенность?
– Он говорит, что я очень похож на Эрику Курлину. Он видел ее портрет в театре в Бремене. Поэтому он и не сомневается.
– Что еще рассказал вам Карташов?
– Ничего. Мы договорились на встречу на завтра у нас дома.
– Хорошо.
– А почему вы интересуетесь историей нашей семьи? Это имеет какое-то отношение к смерти моего отца?
– Мы должны проверить все.
– Но, это смешно! Отцу, во-первых, совсем было наплевать на семейные предания. Он весь был в своем увлечении фотографией. Можно предположить, что его убили за наследство. Если бы оно было, наследство! И тогда получается, что убийца – я. Или моя мама. Но это опять смешно.
– Я смотрю, вы веселый человек, Александр Курлин! – укоризненно произнес Беркутов.
– Я
– У вашей матери были серьезные материальные затруднения в последнее время. Вы об этом знаете?
– И что? Я не инвалид и вполне способен прокормить и себя и ее. Я могу идти? – было видно, что ему не терпится покинуть кабинет.
– Да, конечно. Давайте ваш пропуск.
Проводив Курлина, Беркутов еще раз посмотрел на бесполезную уже схему. «Нужно вызывать Карташова. Или лучше я съезжу к нему сам», – решил он и стал набирать номер его домашнего телефона, заглядывая в недавно распечатанную бумажку.
Глава 54
А она обо всем догадалась. По его несчастным глазам, по виновато раскуренной сигарете, по скрюченным, словно в судороге, пальцам. Роговцев влюбился. И, судя по всему, в Катю. В ту самую, которую бросил ради нее, Надежды.
Если считать по годам, то вместе они прожили не так уж и много. Командировки спецкора Роговцева иногда затягивались на полгода – год. Стыдно сказать, но Надежда никогда не скучала. Конкретно по мужу. Скучала одна, потому, что развлечения типа девичников ее не прельщали. Походы в театр, опять – таки с подругой, тоже. То, что она хотела, было за гранью допустимого. Она хотела, чтобы Зотов, пусть на правах друга, пригласил ее куда-нибудь. Забывшись, она представляла это «куда-нибудь» то рестораном, то просто скамейкой в парке, то чужой квартирой. Ни, боже упаси, каких-то сексуальных фантазий! Все пристойно. Но – так, чтобы и ему и ей все было понятно: все не просто между ними. Они вот так, сдерживают себя, они понимают, что нельзя: семья и все такое. Но взгляд, прикосновение холодных пальцев, легкое объятие пусть говорят сами за себя. Ей так мнилось. Очнувшись от грез и сосредоточив расплывшийся взор на тетрадке с диктантом, который она проверяла, Надя вздыхала и бессильно роняла ручку на стол. После такого возвращения в реальность хотелось плакать. Она раньше, чем при Роговцеве, ложилась спать. А лежа в постели, она думала не о муже, а о Зотове. Так получалась еще одна параллельная жизнь. От Роговцева, вернувшегося домой, она первое время прятала глаза. Впрочем, он никогда этого не замечал.
Сейчас она не чувствовала себя обманутой. Наоборот. Ей казалось, что она, наконец, получила индульгенцию своих греховных мыслей. Теперь можно думать о Зотове сколько угодно, муж сам своей неожиданной влюбленностью в другую, разрешил ей это.
Надежда была уверена, что Матвей от нее не уйдет. Будет маяться, прятаться от нее в кабинете, но не уйдет. А ушел бы, если бы знал, что ей больно не будет? Решив, что нет, она успокоилась.
На столе негромко затренькал мобильный телефон.
– Леша? Рада тебя слышать. У меня все в порядке. А Матвей с тобой? Как спит? Что значит – слегка перебрал? Леша, говори прямо, он опять запил? Да нет, Леша. Не первый раз. И вчера он был пьяным и третьего дня. Похоже, он сорвался. Я сейчас буду, – быстро проговорила она в трубку и отключилась, боясь услышать возражения.
Глава 55
Договорившись о встрече с Карташовым, Беркутов решил, что успеет заглянуть домой перехватить супчика. Беркутов поймал себя на мысли, что часто стал врать сам себе. Нагло так, убежденно. Хочу котлетку, но котлетку ли, а, Беркутов? И отвечал сам себе, что, конечно же, хорошо б с картошечкой или с гречневой кашкой на худой конец. А перед глазами стояла жена, раскрасневшаяся то ли от кухонного жара, то ли предстоящей встречи с ним. А котлетка будет потом. Вот и сейчас мысли о супчике спешно отползли в сторону, а подумалось о ней. Он постоянно боялся вспугнуть то, что называется «все хорошо». Потому, что долго, а тем более, всегда, хорошо не бывает. Это его
Беркутов открыл дверь своим ключом. В квартире было странно тихо и совсем не пахло ни супом, ни котлетами.
– Галь, ты дома?
– Да, она дома, – Никита, сын Галины, вышел из своей комнаты, на ходу жуя бутерброд, – Если вы, Егор Ваныч, рассчитывали, что вас здесь встретят, как родного и посадят в красный угол, то просчитались. У мамочки творческий запой, она с утра не отходит от компа. Похоже, новый романчик кропает. Хотите колбаски докторской?
– Давай, – вздохнул Беркутов. Соваться к Галине сейчас было бесполезно.
– Вы ей идейку с наследством подкинули?
– Скорее, она мне. И, как всегда, попала пальцем в небо. А ты что дома?
– Зачет сдал и ушел. Поеду к Маринке в институт съезжу.
– Что, нравится тебе ее подружка?
– Ничего от вас не скроешь, Егор Ваныч! – Никита вскинул руку в прощальном приветствии, и вскоре хлопнула входная дверь.
Вот так, женившись, он стал отцом двоих взрослых детей. Только отцом ли? Он, порой, терялся, когда Маринка, дочь Галины, чмокала его в щеку, обдавая запахом легких духов. То, что пережила эта девочка, делало его слабым перед ней. Он бесился от каждого звонка очередного ее ухажера, он готов уже был начать собирать на него досье, проверяя всех родственников до седьмого колена. Маринка и Галина смеялись, видя, как он нервно сжимает кулаки, пока она держит телефонную трубку около уха. И как облегченно вздыхает, когда она отключает телефон. Он видел, что мама и дочь старательно забыли, что произошло с Маринкой или не менее старательно делали вид, что забыли. А он боялся. Боялся за нее, которая продолжала смотреть на мир широко распахнутыми глазами. Он был уверен, что смеются они над ним, чтобы усыпить эти его страхи. Он внимательно присматривался к Никите, а, вдруг? Вдруг с ним опять не то. По этим «не то» он имел в виду наркоту. Так легко, как в Италии, Никита мог и не отделаться. Он считал, что Галина, как мать, просто ничего не заметит. А он, как кто? Как не чужой ей человек, заметит. То, что Галина просто верит своим детям, в голову ему не приходило.
– О! Егор! А я и не слышала, как ты пришел. Господи, как у меня спина затекла! Обними меня, Беркутов, покрепче, чтобы все косточки на место встали, – Галина прижалась к мужу, – Кстати, дозвонилась Карташову, завтра он будет в нашем районе, обещал зайти.
– Я сейчас к нему еду.
– Зачем?
– Наши Курлины на самом деле не просто Курлины, а с приставкой «фон».
– Из немецких баронов никак?
– Так точно. Приходил сегодня сын убитого Курлина Александр. Как раз от Карташова приехал. Тот его и просветил, кто он есть. И что родственница в Германии проживает. Вернее, проживала. Умерла недавно.
– Вот! Вот тебе и наследство. Но, кто мог об этом узнать у нас в городе?
– А Карташов. Больше некому.
– Ты его подозреваешь? Какой ему смысл убивать чужих наследников?
– Нет, конечно. Но, вот, что странно. Какие-то факты Карташов скрыл от Курлина – младшего. Я думаю, он не сказал ему о завещании этой родственницы. Это мое предположение. Вот я и хочу об этом поговорить с Карташовым. Если есть наследство, есть и заинтересованные в получении оного.
– Если наследник Курлин-старший, то его сын… но ты же говоришь, что он ничего не знает!
– Или делает вид, что не знает. И есть еще, на всякий случай, его мать.
– Остается выяснить, откуда они могли узнать о завещании.
– Если оно существует.
– Да, – Беркутов отложил ложку, вытер губы салфеткой и встал. Как-то незаметно, за разговорами, Галина разогрела ему суп, он быстро опустошил тарелку, начисто забыв о нарезанной докторской колбасе. В кармане куртки зазвонил мобильный. Его водитель, отобедавши дома, как и его начальник, уже подогнал машину к подъезду.