Клетка
Шрифт:
— Что именно?
— Вы сказали, что отправили настоятельнице письмо о том, что собирались сделать. Она получила его или вчера, или сегодня утром. Я посчитал благоразумным сообщить ей, что вы живы. Вы же знаете, каковы в Португалии полиция и власти. А тут еще ваша одежда на берегу. Ее, наверно, уже обнаружили. Так что… словом, я решил дать монастырю знать, что вы здоровы и нет смысла предавать дело огласке. — Он вновь улыбнулся. — Там скандалов не любят. Вы написали, что беременны?
— Да, но не более. Об отце — ни слова. И знаете, я совсем не в обиде на него. Вы правильно сделали. Как вы узнали, из какого я монастыря?
— По-моему, с привратницей. Заставил ее все записать, а потом перечесть мне. Сказал, с вами все хорошо, вы в безопасности и прочее. Где вы, не сообщил, однако пообещал, что сегодня вы сами им позвоните. Вы не против?
Сара опустила голову. Ричард был ей никто, однако спас, приютил, успокоил, и так по-доброму, по-человечески, что благодарность просто переполнила ее. Она подняла глаза, улыбнулась: "Я, конечно, не против и просто не знаю, как выразить… "
— И не надо, — оборвал Ричард. — Ну, ешьте, ешьте, — сказал он и быстро вышел. Но с лестницы крикнул: «Когда пойдете в туалет, не пугайтесь шума бачка. Если повезет, я сумею починить его до приезда Холдернов».
Но Сара его уже не слушала. Тепло его чувств окутало ее, словно шуба. Глаза наполнились слезами. Сара схватилась за ручки подноса, чтобы унять дрожь во всем теле.
Герман Рагге появился ближе к полудню, поднялся осмотреть Сару к ней в спальню. Фарли ушел в сад, включил поливальник и вновь принялся красить бассейн. Окно в комнате Сары было закрыто. Мария вышла во двор развесить на веревке между деревьями выстиранное белье. Он слышал, как она толковала с курами и козами на привязи, перед которыми благоговели Холдерны. Потом подошла к бассейну, остановилась на пороге и, уперев пустую бельевую корзину в бедро, взглянула на Фарли сверху вниз — пожилая женщина с потемневшим лицом, изборожденным морщинами, словно грецкий орех; в черной юбке и такого же цвета вязаной шали поверх белой кофты, в мужской фетровой шляпе, из-под которой выбивались седые волосы. Фарли разговаривал с ней в основном лишь о хозяйственных делах, но время от времени она бывала обезоруживающе прямой и проницательной.
И вот теперь Мария произнесла почти раздраженно: «Сеньор Фарли, эта женщина вышла из моря. И ей нельзя быть в нашем доме. Она вас погубит».
— Откуда ты знаешь, что она вышла из моря?
Мария кивнула в сторону бельевой веревки: «Я выстирала ее рубашку. Она была жесткая от морской соли. И где ее остальная одежда? Ведь она ходит в платье хозяйки. Когда утром я вошла к ней убрать постель, она поздоровалась и тут же отвернулась, но я-то успела заглянуть ей в глаза!»
— Ей просто было неловко перед тобой.
— Нет. Когда у вас был ресторан, вы дали моему мужу работу, и я скажу правду. Она ведьма. Она вас погубит. — Мария воспользовалась словом «bruxa» — ведьма, колдунья — и Ричард Фарли улыбнулся. Ведь муж Марии точно так же называл ее саму. «Неужели, — подумал Ричард, подавив улыбку, — она ревнует Сару?» И сказал: «Мария, эта женщина попала в беду. Больше ничего добавить не могу. Я поступил так, как и всякий бы на моем месте».
— Вечно вы делаете больше, чем положено. — Она покачала головой. — Отправьте ее отсюда. Иначе вам несдобровать. Вот я вернусь домой и все узнаю точно.
— Как? По картам?
— Это мое дело. Может, расскажу вам, а может, и нет. Так или иначе ей лучше уйти. — Она задиристо
Ричард вернулся к работе, тихонько засвистел, размышляя о муже Марии, Цезаре — у того левая рука была сухая. Время от времени Цезарь прикладывался к бутылке и по-стариковски заглядывался на молоденьких девушек. У него в ресторане он работал или при кухне, или за стойкой, что давало ему возможность удовлетворить обе эти прихоти. К тому же одной рукой он умудрялся делать больше, чем большинство мужчин — двумя.
Наконец из дома вышел Герман. Ричард принес пиво, они уселись в тени отцветшего багряника.
— Ну, что с ней?
— Не знаю. Она меня озадачивает.
— То есть?
— Ведет себя в общем-то послушно. Но иметь дело со мною не хочет. От потрясения она уже оправилась, решила сказать мне спасибо и отправить восвояси до того, как я ее осмотрю.
— Почему? — Фарли начал не спеша набивать трубку.
— Ты же говорил, будто она считает себя беременной. Между тем она долго была в воде, чуть не утонула. А это может прервать беременность. Но она заявила, что чувствует себя хорошо и ни о чем не волнуется. По тому, как она вела себя, я понял — меньше всего она желает, чтобы я по-настоящему ее осмотрел. Посему… я просто измерил у нее температуру, пульс — вот и все. Она здорова. — Герман улыбнулся и отхлебнул пива. — Я думаю, она боится меня как врача — опасается, что если я осмотрю ее, выявится нечто, для нее нежелательное.
— Например?
— Что она просто внушила себе беременность, а на самом деле невинна.
— Любопытно! Ведь у нее трижды не было месячных.
— Ну и что! У женщин случаются многомесячные задержки и без всякой беременности. Сейчас установить истину может только тщательное обследование и анализ мочи. Может быть, женщина просто истощена.
— Глядя на нее, этого, черт возьми, не скажешь, — пробормотал Фарли. Он чувствовал — Герман что-то скрывает, поэтому (а еще потому, что они дружили не первый день) откровенно попросил: — Ну, давай, давай, выкладывай. От меня скрывать нечего. Так что же с ней? На что ты намекаешь?
Герман запустил камешком в ящерицу на тропинке и покосился на Фарли: «Беда, Ричард, в том, что ты безоговорочно веришь людям. Веришь на слово. Ты не раз горел на этом, но никакого урока не извлек. Ладно, выскажусь начистоту. По-моему, твоя Сара Брантон, вернее, сестра Луиза — обыкновенная истеричка».
Фарли сухо усмехнулся: «Неплохо сказано. Что это значит?»
— А то, что пока ты, не раздумывая, бросаешься помочь хромому перейти дорогу, я, как врач, пытаюсь понять, не притворяется ли он.
— Ну и денек! — Фарли расхохотался. — Сначала Мария называет ее ведьмой и просит выгнать. А теперь ты заявляешь, будто она черт-те что себе внушила и чуть не утопилась из-за этого!
— Послушай ты, дурачок. А ведь Мария по-своему права. Сара околдовала сама себя. Ей, видимо, очень хотелось вырваться из монастыря. Но гордость не позволяла признать это. Нужно было придумать более веское оправдание. И вот, основываясь на какой-то реальной мелочи, Сара состряпала целую легенду. Монахини часто втрескиваются в священников или врачей. А с Сарой произошло нечто, убедившее ее, будто она имела сношение с доктором и забеременела от него. Она поверила этому настолько, что у нее даже месячные прекратились. Бог знает как, но фантазия стала реальностью.