Клейкая лента для двоих
Шрифт:
Из ванной выхожу успокоившись, убедив себя, что это норма. Все занимаются оральным сексом, Тошка рассказывала. Её парень напрашивается на минет каждый день. И ладно, мы делали это дома. Тошке приходится хуже. То в кинотеатре нагибает, то в машине, пока стоят в пробках, то в грязных, общественных туалетах. И ничего. Как-то привыкла.
Данькины ругательства доносятся с кухни, вместе с запахом горелой яичницы, и я иду на этот шумный смрад. Помещение заволокло дымом, а Дан, стоя посередине в одних спортивных штанах, сбивает его деревянной лопаткой, с которой слетают куски бывшего обеда.
– Представляешь! Димыч, мудак, позвонил! И ведь, сука, отвлёкся всего на минутку, а тут такое! – кричит сквозь сизую дымку, думая,
– Окно открой! – кричу в его тональности. – И выключи, наконец, плиту под сковородой!
Дан матерится, хватает горячую сковородку рукой и, с криком, бросает её в мойку, пуская воду и отпрыгивая от шипящей раковины, машет обожжённой рукой и, бубня очередные ругательства, открывает окно, а я смотрю на мою криворучку и вспоминаю мамины слова: «Все мальчики рождаются с милыми ручками. Просто с возрастом у кого-то они искривляются, а у кого-то сползают ниже поясницы. Будешь выходить замуж, не бери ни первый, ни второй вариант. Проверь, чтобы конечности произрастали из нужных мест».
– Что будем есть? Яйца кончились, в морозилке остались только пельмени, – поворачивается, после проведённой ревизии в холодильнике.
– Значит пельмени, – отвечаю и вижу, как он морщит нос. Видно, зажрался пельменями мой холостяк.
Пельмени отвратительные. Из-за отсутствия сметаны и майонеза, их приходится есть пустыми, давясь от клейкого теста и непонятной субстанции внутри. Хороша хозяюшка. Нет, чтобы проявить заботу о мужике, приготовить обед и ужин, вместо этого валяюсь в кровати и бегаю по кафешкам.
– В магазин нужно сходить, продукты купить, – составляю в уме список, дожёвывая последний кусок теста. – Деликатесы готовить не умею, но суп и котлеты мама делать научила.
Три часа мы тратим на магазин, затарив полный багажник, и на кафе, закидав вкусной едой жуткие пельмени. Надо выбросить остатки этого безобразия, чтобы больше не насиловать вкусовые рецепторы и желудок. Придя домой, вместе раскладываем продукты, как настоящая семья, вернувшаяся с выходного шопинга. Такие ассоциации кольнули в груди, потому что с каждым днём остаётся всё меньше времени. Конечно, если сильно захотеть, то проблему можно решить, но от Дани намёков о последующем совместном проживании я не получала, и родители ни за что не отпустят меня в Москву.
Закапываться в своих мыслях Даня не даёт, подхватывает на руки и несёт в кровать, попутно рассказывая, в какой позе он будет сейчас меня трахать. Кажется, это самая его любимая поза. Он часто ставит меня в коленно-локтевую, вбиваясь и рыча с особым смаком.
Вот и сейчас, я оказываюсь уткнутой лицом в матрас, и содрогаюсь от резких, мощных толчков в хлюпающую от смазки плоть. На каждое касание бёдер к попе я вскрикиваю, ловя первые судороги и замирая перед самым финалом. Даня, дождавшись меня, посылает пару сильных ударов головкой по матке, и с горловым рыком выплёскивает сперму мне на поясницу. Стрясывая последние капли, идёт за полотенцем, вытирает меня и звонко чмокает в ягодицу, сообщая, что закончил. Этакий ритуал завершения игр. Я заваливаюсь на живот и восстанавливаю дыхание. Это Дан после секса весь на подъёме, а мне требуется полежать пятнадцать минут, расслабить ноги, дрожащие каждый раз, после оргазма, пока сердце не придёт в нормальный ритм, перекачивая кровь, как после забега, пока в голове не растает морок, сотканный из эндорфинов.
Пока я прихожу в себя, Данил возвращается в спальню, неся бутерброды с колбасой, сок и пиво. Походу, сегодня на работу он не сбежит, и я от радости льну к нему, как кошка, положив голову на грудь, руку на живот, а ногу на то самое место, балдея от слабых дёрганий члена под ней.
Вечером Дан, как настоящий мужик, садится перед телевизором смотреть футбольный матч, а я иду корчить из себя порядочную хозяйку и готовить сытный ужин. Изгаляться не стала, остановившись на окорочках, макаронах и овощном
Кривоногие футболисты просрали игру, и я снова на четвереньках захлёбываюсь от злых вторжений, цепляясь руками за ковёр. К нашим играм добавляются шлепки, оставляющие горящие следы на ягодицах, и я, на удивление, тащусь от этой грубости, бурно кончая от третьего хлопка. Дане тоже это нравится, так как каждый удар он сопровождает отборным матом и заводится ещё сильнее, заливая мне полспины. Дальше, как обычно, полотенце, звонкий поцелуй и небольшой променад до дивана на трясущихся ногах. Иногда мне очень не хватает телячьих нежностей после близости, но я пока об этом молчу. Зачем навязывать розовые сопли любимому мужчине.
– Мань. Я на тебе, наверное, женюсь, – Данил уплетает ужин и пытается разглядеть, осталась ли добавка. – Тебя и трахать охрененно, и готовишь вкусно.
Мне остаётся только улыбаться и не принимать близко к сердцу такую формулировку комплиментов. Он всегда так выражается, грубо и грязно. Сказывается бывшая работа в полиции и общение с аморальными элементами. А ещё стараюсь не реагировать с радугой в глазах на его слова про женитьбу. Это он так… Просто, к слову.
Вечерний звонок родителям, пока Дан моется и не слышит моего вранья. Папа выпытывает, чем занималась его дочь весь день, а мама беспокоится о моём недоедании и питании всухомятку. Для папы пересказываю свой день, заменяя Дана на Тошку и, конечно же, умалчивая об активной сексуальной жизни, а маме обещаю прислать фото своего ужина, который далёк от сухомятки. Пожелав спокойной ночи, прощаюсь с ними и улыбаюсь входящему в комнату Дане, с полотенцем на бёдрах и моими любимыми дорожками стекающей воды. Так и хочется пройтись по ним языком, собирая каждую капельку. Отбрасываю телефон и бегу принимать душ, потому что по его горящим глазам знаю, чем мы сейчас будем заниматься и, несмотря на дневной перебор, всё равно теку и хочу свою зависимость снова и снова.
Глава 3
Дан
То, что попал, понимаю сразу, зависая на бабочке, пытающейся взлететь с копчика. И чего ей неймётся? Такой красивый копчик, переходящий в упругую задницу. Поднимая за шкирку, оцениваю не только копчик. Маленькая, хрупкая по сравнению со мной малышка. Вся такая светлая, нежная, невинная, и, если бы не грудь между вторым и третьим, обтянутая белой майкой, и округлая задница, нереально смотрящаяся в комплекте с тонкой талией, подумал бы, что этой пигалице лет шестнадцать. Отпустил бы, несмотря на желание пройтись языком по крылышкам, поставить раком и трахать, глядя, как бабочка старается улететь, только, мудак, в глаза глянул, чистые, безоблачные, как июльское небо, и понял, не отпущу, сейчас данные по ней получу, и не отпущу.
– Карп, сука. По-хорошему прошу, – нависаю над ним, перегнувшись через его убогий стол, заляпанный жиром и кружками от чая. – Мне только одним глазком в заявление заглянуть.
– Не положено, – хорохорится Карпов, а сам косится на стопку бумаг, составляющую один общий бардак на его рабочем месте.
Выхватываю верхний листок, шлёпая одновременно по руке Карпа, тянущего прикрыть своё богатство, и быстро сканирую информацию. Крапивина Мария Владимировна, проживающая в северной столице, двадцать один год, а не скажешь. Копирую в голове адрес прописки, благо, фотографическая память, параллельно знакомлюсь с причиной её появления в этом гадюшнике.