Клеймо Дьявола
Шрифт:
Он не любил подобную болтовню, но сейчас почему-то живо и охотно поддерживал беседу. Из случайно услышанного разговора двух девиц в борделе Бове, Морис знал, что "клиента ужасней, чем мсье Хамал" здесь ещё не встречали, и французу хотелось понять, что такого ужасного могли найти шлюхи, привыкшие к любым прихотям, в этом лощёном и субтильном юноше? При этом, ему хотелось проверить и ещё одно странное подозрение, правда не оформившееся до конца в мозгу, — и потому он то и дело подливал вино в бокал Хамала.
— Вы, Невер, я заметил, каждую раздеваете взглядом, но равно холодны ко всем. "Женщина — как сон, должна чаровать ночью и исчезать поутру"? Полагаю, Вы правы. Трудно найти La Venus de l'Adriatique sort de l'eau son corps rose et blanc…
Невер исподлобья бросил короткий недоумевающий взгляд на Гиллеля и улыбнулся. Голос его был пьяным, Морис чуть растягивал фразы, которые, под влиянием выпитого, несколько утратили четкость.
— Нет-нет, Хамал, притворяться, что понимаешь женщин как-то даже невежливо, а вот действительно их понимать — это уже… аморально. Я никогда и не пытался — ни понимать, ни объяснять, ни, что ещё глупее, — убеждать. Убедить можно мужчину. Я иногда — уговаривал. Впрочем, даже этого почти никогда не требовалось.
— Ещё бы, с такой-то внешностью, — Хамал завистливо, но беззлобно покосился на Мориса. — конечно, любая La Venus de l'Adriatique всегда к услугам вашей постели, и понимать, что она там думает, — излишнее беспокойство. Впрочем, иногда такое понимание полезно…. — Он пьяно улыбнулся. — Всё не решаюсь спросить о вашем самочувствии после общения с рыжеволосой бестией. Я не мог предупредить вас, простите, сам не сразу понял… Мысли этих баб… — язык Хамала совсем отяжелел и заплетался. — Впрочем, — вяло продолжил он, — мужчина, если бы даже и смог понять, что думает женщина, всё равно ни за что не поверил бы.
— Вы полагаете? — Невер пристально посмотрел на Хамала. "La Venus de l'Adriatique son corps rose et blanc… откуда… а, Готье… странно. Очень странно. Предупредить о Лили? О чём он, Господи?" — пронеслось у него в голове.
Он снова подлил вина в бокал Хамала.
— Знаю, — пьяно кивнул Хамал, — все их мысли сводятся к желанию найти себе богатого содержателя с солидными гениталиями, а после того, как он будет выпотрошен, найти следующего. И так — до бесконечности.
Морис снова незаметно, но внимательно взглянул на Гиллеля. Тот помутившимися глазами рассматривал свои до блеска отполированные ногти, с пьяной улыбкой любовался игрой огромного бриллианта в перстне, и не обратил внимания на взгляд Невера, в котором при ближайшем рассмотрении хмеля почти не обнаруживалось.
Француз, может быть, и не перехитрит еврея, но перепьёт его в два счета. Пить Морис де Невер умел.
— Едва ли все женщины так циничны, как Вы утверждаете, Хамал.
— Я ничего не утверждаю. Но из пяти наших сокурсниц подобные взгляды — у четверых. Разве что "милая крошка Эстель", как вы выражаетесь, немного романтичней остальных… Странно, но она действительно готова дать счастье мужчине. Все же остальные хотят его… получить.
На высоком белом лбу Мориса де Невера проступила еле заметная поперечная морщина. Он задумчиво взглянул на Гиллеля и хотел снова наполнить бокалы, но Хамал замахал руками.
— Нет-нет. С меня хватит, — он поднялся и, осторожно ступая, добрёл до дивана, кое-как стащил свои изящные замшевые сапоги, укрылся пледом, и через несколько минут уже ровно и мерно дышал. Морис посмотрел на него, допил вино из своего бокала, повертел в руках, рассматривая, инкрустированный топазами дорогой портсигар собутыльника, потом положил его на стол и снова задумчиво взглянул на спящего Хамала. Он ничего не понимал. "Женщина как сон", — откуда он знает? La Venus de l'Adriatique… Чертовщина какая-то". Эстель… "Милая крошка Эстель, как вы выражаетесь" Что же, она,
Но когда это я, чёрт возьми, при тебе так выражался?
Недоумение Мориса де Невера осталось недоумением, между тем им — да и не только им — было замечено, что Лили прекратила свои ночные вояжи по спальням сокурсников. Каждый вечер она теперь исчезала в тёмном портале Мрачных залов, и словно растворялась в сером мраке. Тот, кто сумел бы проследить её путь, обнаружил бы, что она, едва слышно ступая по мраморной лестнице, спускалась в небольшой коридор, ведущий в библиотеку, но по пути сворачивала в анфиладу Мрачных залов, и в одном из них останавливалась, и выходила на балкон. Там, на скамье у балюстрады сидел Август фон Мормо. Лицо фройляйн Нирах при виде его странно белело до прозрачной восковой белизны, глаза, чья зелень была заметна издали, погасали. Тем ярче светились на фоне осенних сумерек глаза Мормо. Он протягивал ей свою руку с отполированными ониксовыми ногтями и сжимал её ладонь. Мгновение — и она оказывалась на его коленях. Пара застывала в долгом поцелуе. Временами Лили пыталась отстраниться, но властные руки Мормо мешали ей. Ночь они проводили в спальне Августа и, если бы Риммон или Невер могли бы видеть в это время Лили, они ни за что не узнали бы ту похотливую бестию, что запомнилась им. Она была тиха и трепетна, объятья Мормо завораживали её. Когда её глаза встречались с глазами Августа, в них мелькали затаённая злоба и необъяснимый испуг.
Но каждый вечер она, словно околдованная, шла в тёмный портал…
С начала октября сильно похолодало. Среди студентов участились пирушки — теперь приятнее вечерами было посидеть у камина, чем разгуливать под луной. За это время все успели узнать друг друга, первоначальный лед отчуждения был растоплен. Гостеприимный и радушный Морис де Невер дважды в неделю устраивал вечеринки, куда постепенно стали стекаться все его сокурсники. Со временем обозначились склонности, выделились предпочтения, определились симпатии и антипатии. Самому старшему из них было всего двадцать четыре года, а много ли надо для веселья в юности, да ещё с бокалом в руках?
Но не всем было весело, и не всех согревал шамбертен.
Безнадёжно. И с каждым днем это становилось всё очевиднее. Почему, вообще, его счастье, спокойствие и благополучие может зависеть от причуд и капризов какой-то белокурой девицы, вертихвостки и кокетки, скажите на милость? Но, чёрт возьми, до чего хороша! Риммон и сам не заметил, как влюбился в Эстель. Едва он, после памятной ночи с Лили, проклиная всех баб, вместе взятых, стараниями своего слуги, старика Антонио, чуть пришёл в себя, в дверях освещённой чадящими свечами аудитории, куда он и вошёл-то Бог весть зачем, его взгляд неожиданно упёрся в голубые глаза Эстель. Она была в бледно-розовом платье из чего-то блестящего, отливавшего в свечном пламени золотисто-алым, и мраморная кожа мягко гармонировала с этим, то и дело проскальзывавшим блеском. Белые локоны волнами ниспадали на грудь, и в тени их её кожа чуть голубела. Она подняла на него глаза.
В осеннем свинцовом небе, казалось, сверкнула молния.
Он, рано познавший женщин, никогда особенно не ценил их. Веселые девочки были непременной составляющей бордельных вечеров да дружеских попоек — на то они и веселые девочки. Эстель не была веселой девочкой, это Риммон понимал, но как вести себя с ней — просто не знал. Кроме того, хоть он и оправился от ночи, проведённой с Лили, но полного выздоровления не чувствовал: пережитое недомогание нет-нет да отзывалось — то болью за грудиной, то странной и болезненной скованностью, то лихорадочным возбуждением по ночам.