Клеймо Солнца. Том 2

Пауль Анна

— Я понятия не имею, что такое коммуникация, — вдруг признаётся Габриэлла, — но, наверное, вы должны обучить меня, чтобы я перестала казаться невежественной и нелепой, как сейчас.

Значит, она запомнила слова Бронсона. «Ребекка Олфорд, Дэннис Рилс, ваша задача самая ответственная — коммуникация, если, конечно, это слово применимо к дикарке. Вы должны обучить объект так, чтобы он перестал казаться настолько невежественным и нелепым, как сейчас».

Она чертовски права. Именно этого потребовал генерал. Но вслух я почему-то произношу совсем другие слова:

— Тебя

сложно назвать невежественной или нелепой.

Мой голос звучит непривычно мягко и сипло, и Габриэлла часто моргает, удивлённо глядя на меня. Приходится прочистить горло, потому что мне самому такая интонация совсем не понравилась.

— Садись, — кивнув на кресло, прошу я девушку привычным тоном. — Мы сделаем тебе на запястье куар-код, договорились? Это рисунок на коже.

— Инсигния? — спрашивает она воодушевлённо. — Но инсигнии создаёт сам человек, — продолжает Габи задумчиво, присаживаясь на край кресла.

— Инсигния? — повторяю я, останавливаясь перед ней, пока Габи протягивает левую руку и приподнимает ткань свитера так, чтобы открылось запястье, но, увидев края узора, я не удерживаюсь и сам поднимаю её рукав выше, чем необходимо для куар-кода.

На внутренней стороне локтя и до самого запястья изображены шишки, ячейки чем-то похожи на соты. Что это цветы, я понимаю только когда скольжу взглядом по всему изображению и вижу уже распустившиеся бутоны, по форме напоминающие бабочек. Узоры переливаются оттенками фиолетового и изредка розового. Цвета кажутся насыщенными для рисунка, но для татуировки чересчур нежными, а линии — удивительно изящными. Бутоны как будто блестят капельками воды, и, завороженный красотой, я осторожно вожу по изображению пальцами. Удивительно, что капли выглядят невероятно реалистично, хотя кожа горячая и сухая. Надеясь разгадать эту загадку, я едва ощутимо нажимаю на запястье, поглаживая его, но так и не чувствую ничего, кроме приятно мягкости и гладкости кожи.

Рука Габриэллы вздрагивает. Вместе с потрясающим лесным ароматом, который касается ноздрей, на меня обрушивается запоздалое осознание, что прикосновение не пугает девушку, разве что кажется ей неприятным. Но я не успеваю поднять голову, как мой взгляд сосредотачивается на мурашках, которые под моими пальцами бегут по коже девушки…

Я вскидываю голову, и наши взгляды встречаются.

Глаза Габриэллы округляются, зрачки расширены, а сквозь приоткрытые губы вырывается дыхание, как будто девушка пыталась его контролировать, но ничего не вышло.

Нас вдруг охватывает смутно знакомое мне, но такое забытое напряжение, и я в тот же миг испуганно отпускаю руку девушки, как будто обжёгся её горячей кожей.

Она тяжело сглатывает и неловко оттягивает рукав, пряча запястье.

— Значит, это называется инсигниями? — произношу я, пытаясь вернуться к прежнему дружелюбному тону, но голос снова звучит сипло, и я неловко прочищаю горло, порывисто отворачиваясь и хватаясь за портфель, копаясь в нём с внезапным усердием и надеясь скрыть несвойственную мне растерянность.

— У тебя есть инсигнии? — спрашивает Габриэлла, и

я мысленно радуюсь, что она подыгрывает мне, пытаясь вернуть прежнюю — если не дружескую, то хотя бы непринуждённую атмосферу.

Однако инсигниями я похвастаться не могу, так что не остаётся ничего, как только признаться:

— У нас таких не бывает.

Почувствовав себя увереннее, я поднимаю голову и вижу, как девушка меняется в лице, в её глазах появляется недоверие, а затем тревога, но спустя пару секунд эти чувства рассеиваются, а Габриэлла говорит с неплохо скрываемым сомнением:

— Нет рисунков на теле?

— Если бы мы умели создавать такие, как у тебя, то на телах уже не осталось бы свободного места, — усмехаюсь я, но звучит как-то грустно.

Неудачная шутка, Габриэлла её явно не понимает.

— Так у тебя нет рисунков? — повторяет она растерянно.

Отчаявшись объясниться, я говорю:

— С твоими они не сравнимы.

Я привычным движением поправляю рукав, словно стараясь прикрыть как можно больше кожи, но размышляю лишь секунду, прежде чем приподнять самый край, чтобы показались цифры на запястье. Они прямые и угловатые, а из-за острых, резких засечек выглядят немного агрессивными.

Девушка неуверенно касается моей руки своей непривычно тёплой ладонью, а я завороженно наблюдаю, как её пальцы порхают над моей грубоватой кожей, исследуя края надписи.

— Это не похоже на инсигнию, — мягко, словно боясь меня обидеть, говорит Габриэлла.

Из-за её неудачной попытки скрыть досаду я с трудом сдерживаю улыбку.

— Ты права, на твои рисунки совершенно не похоже.

Габи убирает руку, а меня удивляет разочарование, которое я вдруг ощущаю.

Тянуть больше нельзя. Пора всё-таки приступить к неизбежному.

— Это куар-код, который есть у каждого жителя Тальпы, — объясняю я, наблюдая за тем, как Габриэлла хмурится, — очень важные цифры, по которым можно легко и быстро проверить, сколько у человека… — и тут я понимаю, что ни понятие «деньги», ни слово «документы», вероятно, ничего не разъяснят. — Без куар-кода нет людей на станции. Если кто-то заметит, что ты стала исключением, то очень скоро нас схватят люди, которые не желают нам добра.

Скажем так.

— Как Мучитель? — шёпотом произносит Габриэлла, и её глаза становятся огромными от заполняющего их ужаса.

В прошлый раз она так назвала Бронсона.

Не хочу пугать девушку ещё больше, но и не хочу ей лгать. К тому же, нельзя упускать возможность убедить её сделать куар-код. Поэтому я отвечаю:

— Хуже, чем он.

Кажется, Габи даже перестаёт дышать, а затем решительно протягивает руку запястьем вверх.

— Что нужно делать? — спрашивает она.

Я достаю из портфеля куарщик, отвратительно похожий на канцелярский степлер, хотя из-за отсутствия бумаги теперь мало кто вспомнит, как он выглядел. Увидев устройство, Габриэлла поспешно убирает руку, но в этот момент я перехватываю её ладонь и не совсем понимаю, вздрагивает девушка от неожиданности или, как я, от очередного столкновения наших температур.