Клеймо Солнца. Том 2
Шрифт:
Боже мой…
Я смотрю на Габриэллу во все глаза, забывая, что нужно дышать.
— Упадок, болезнь и боль — ты была права, — шепчу я потрясённо. — Четвёртое крыло имело несчастье стать хранилищем ресурсов, которые в последние годы пребывания на планете не успевали распределить по крыльям и в спешке транспортировали в Четвёртое. Здесь разразилась настоящая война, и длилась она долго. До сих пор люди ещё не оправились. В последние три года ситуация настолько обострилась, что власти законсервировали мосты к крылу, то есть теперь попасть туда практически невозможно. От рассказов о том, что там происходило и продолжает
— Когда на экране снова появился символ Тальпы, у меня кружилась голова, и я вдруг увидела, что если его перевернуть, то получится, будто ладони не раскрыты под бабочкой, а, наоборот, смыкаются над ней, не позволяя ей улететь. Потом прозвучал жутковатый звук, и я увидела… его… как ты сказал, киборга из детских страшилок…
— Тебя начала бить крупная дрожь, — произношу я пересохшими губами, вспоминая тот день. — Ты побледнела, а глаза, хоть и смотрели на меня, оказались пустыми…
— Кто он?
Я делаю глубокий вдох, прежде чем ответить:
— Один из динатов. Всего их пятеро. Никто не называет настоящие имена. Глупо, но страх перед их владельцами настолько силён, что в народе за правителями закрепились прозвища. Каждое из них — название карты из колоды…
Вряд ли Габриэлла знает, что это такое.
Линза дополненной реальности всё ещё остаётся в моём глазу, так что я сразу запускаю программу, а девушка надевает очки, догадавшись, что я покажу динатов. В воздухе появляется экран, а на нём двое молодых мужчин, со смазливыми улыбчивыми лицами.
— Это Вальты. А это Дама.
Мы видим лицо пожилой женщины, которая изо всех сил старается показать, что итернум позволит ей жить даже не сто шестьдесят лет, а вечно. Она очень некрасивая, с бородавкой над губой, которую, как я однажды слышал, сама считает изюминкой.
— Король.
На экране появляется толстяк, выступающий на сцене с речью. Его непримечательное лицо лишено морщин, словно хорошенько отутюжено, но в движениях не чувствуется бодрости и энергичности, из-за чего мужчина выглядит так, словно голова существует отдельно от тела.
— И Туз, — последнее прозвище невольно произношу ледяным тоном, а Габриэлла шумно выдыхает при виде дината. — Почти все называют его Фельдграу.
Квадратная челюсть, большой нос, всё лицо покрыто морщинами, настолько хмурое, что, когда мужчина улыбается, кожа сдвигается с трудом, и многолетние морщины едва ли разглаживаются. Динат скалится, и его рот кривится в подобии улыбки. Брови грозно нависают над чёрными злыми глазами, в которых пляшет пламя. Ужасающее впечатление усиливает ожог на левой стороне лица и глаз, который слегка светится.
Мы долго молчим. Я слышу неровное дыхание Габриэллы.
— Как возможно, — наконец произносит девушка, — что вы выжили, построили такое невероятное чудо, но ваша медицина призвана избавляться от людей и причинять им боль, а ваши правители такие жестокие?!
Её голос дрожит, красноречиво свидетельствуя о том, как непросто Габриэлле сдерживать свои чувства.
— Даже в самых экстремальных условиях жизнь находит себе путь, — говорю задумчиво и пожимаю плечами. — Каждые одиннадцать лет на поверхности Солнца отмечалась серия вспышек, излучение потока частиц, когда в окружающее пространство выбрасываются миллиарды тонн вещества. 2232
Я горько усмехаюсь, ведь едва ли сравнения уместны. Однако девушка не возражает, молчаливо соглашаясь.
— Покажи мне, как чтут тех, кто погиб… — очень тихо просит она спустя некоторое время, и в этот раз я могу исполнить её просьбу.
На экране возникает карта Третьего крыла. Я приближаю изображение, и мы оказываемся на Изломе, а затем на Площади правды, прямо перед скульптурами из чёрного мрамора, пылающими в виртуальном огне.
Это длинная шеренга людей, расположенных один за другим, и если первые изображены стоящими, то каждая следующая фигура — падает, оказываясь всё ближе к земле. Скульптуры, завершающие шеренгу, уже лежат на траве. У некоторых нет рук, у других — ног, третьи обезглавлены, у большинства в груди зияющие дыры. Люди изувечены, их лица представляют собой гримасы, искажённые от страданий и боли. На руках взрослых дети, в том числе совсем младенцы, которых родители тщетно стараются поднять над вечно пылающим виртуальным огнём.
Я каждый раз рассматриваю этот памятник, как впервые…
Не представляю, что чувствует Габриэлла. Она дышит спокойно, размеренно, но в этом каким-то непостижимым образом чувствуется отчаяние…
Мы переглядываемся, и в этот момент между нами возникает необъяснимое взаимопонимание, которое заставляет ощутить себя так, будто в груди беспомощно царапается какой-то фантастический зверёк…
— Сколько человек живёт на станции? — тихо спрашивает землянка.
— Около четырёх тысяч. Это по официальной версии, то есть без учёта нелегалов и всех тех, кто погиб во время переселения или уже на станции.
— И управляет всеми человек с красным глазом?
— Не только он, но в целом… да.
Мы молчим какое-то время, а потом Габриэлла поворачивается ко мне и произносит:
— Дэннис, пообещай, что однажды ты расскажешь мне, как происходило переселение.
Не знаю, что задевает меня сильнее: её решительность или то, что она снова обратилась ко мне по имени. Если бы я захотел, мне не составило бы труда солгать. Но самому хочется верить, что когда-нибудь это действительно произойдёт. Поэтому я смотрю в эти ярко-зелёные глаза и даю землянке очередное обещание:
— Однажды расскажу.
ГЛАВА 31 (Габриэлла). ПРИОТКРЫТАЯ ДВЕРЬ
Парень указывает на углубление, к которому ведут белоснежные ступени, выступающие прямо из стены. С места, где я сижу, нельзя увидеть, что там находится, и чувство тревоги словно прикасается к моей спине своими холодными лапками.
— Это кровать, — объясняет Дэннис, заметив мою растерянность. — Там ты будешь спать. Сесть не получится, ведь потолок низкий, можно только лечь.
Я осматриваюсь, но не вижу в стенах других углублений. Мысль о том, что мне придётся вновь подолгу оставаться в одиночестве в белоснежном пространстве, что скоро наверняка погрузится в кромешную тьму, заставляет спросить: