Клеймо Солнца. Том 2

Пауль Анна

«Тебе придётся довериться, — наконец приходит сообщение. — Я сказала: у меня есть человек. Я ему доверила бы не только собственную жизнь, но и безопасность всего Улья».

Я не знаю этого человека.

«Лора, нет».

«Дэн, мы не торгуемся. Ты должен принять решение. Мы сделаем так, как скажу я. Или никак».

Ещё один мой вдох. Судорожный. Болезненный. А потом на ленте высвечиваются слова, которые ударяют меня прямо в грудь. Я слежу за тем, как появляются новые и новые строчки, пока в моих ушах оглушительно шумит кровь.

«Линия безопасная, но

лучше удали всё. Как обычно. Только сначала вызубри, словно молитву. Конец связи».

Каждое слово, прочитанное сегодня, я запомню до конца своей жизни…

Я поднимаюсь на ноги, но приходится упереться руками на раковину, чтобы не упасть обратно, на пол.

После таблеток сэмпе я однозначно выгляжу гораздо лучше, но прежде никогда не видел, чтобы мои глаза в отражении были такими большими, тем более, если причина тому — страх…

Я обязан сосредоточиться. Не должен думать о том, что прочитал. О том, что собираюсь сделать. Я должен двигаться дальше.

До меня доносится скрип, и, когда я выхожу из ванной, то вижу, как Габриэллы спускается по лестнице и, оступившись на последней ступеньке, едва не падает на пол, вовремя хватаясь за перила. То, что в этом совершенстве может быть хоть какой-то, пускай и мимолётный изъян, необъяснимым образом отвлекает меня от ужаса, пережитого всего пару минут назад.

— Доброе утро, — здороваюсь я, и наши взгляды встречаются.

Почти каждый день Габриэлла казалась мне немного другой: в её волосах то и дело появлялись разноцветные перья, иногда кожа отливала перламутром, порой ресницы казались рыжими, а время от времени совсем светлыми. Однако сегодня всё иначе, ведь девушка исполнила мою просьбу и немного изменила собственную внешность: никаких перьев, никаких ярких оттенков, глаза кажутся непривычно тусклыми. Она прекрасна, а след от подушки на её щеке вызывает у меня невольную улыбку.

Под моим пристальным взглядом Габриэлла меняется в лице. Кажется, будто её щёки покрывает лёгкий румянец, и в мою голову закрадывается мысль, будто что-то изменилось — нечто неуловимое, словно после того, как Габриэлла читала меня, как открытую книгу. Только в этот раз неловко себя чувствую уже не я.

Совершенно невовремя моё сознание отмечает, что Габриэлле идёт румянец.

— Наверное, Бронсон своими звонками не дал тебе нормально поспать.

— Ничего не слышала, — говорит она. — Ты выглядишь… гораздо лучше.

У меня удивлённо приподнимаются брови.

— А ты стала больше похожа на нас, — признаюсь я. — Так, надеюсь, будешь привлекать меньше внимания, и, возможно, мы останемся незамеченными.

Конечно, вряд ли: даже сейчас, лишенная каких-либо намёков на её происхождение, Габи выглядит привлекательнее всех красивых девушек на Тальпе, которых я знаю…

Раздаётся сигнал таймера, и, очнувшись, я улыбаюсь девушке и ухожу на кухню.

Вчера я уже спрашивал у Габриэллы, что она предпочитает из еды, однако всё, что она ответила: «Это необязательно, я могу обходиться без неё». Мне показалось, будто фрукты её не слишком впечатлили, поэтому решаю, что выяснить это опытным путём будет

гораздо проще.

Я беру нож и авокадо и надрезаю вокруг косточки на две половины, поворачиваю их в разные стороны друг по отношению к другу и извлекаю косточку.

— Сегодня мы отправимся на Нимфею, — говорю я достаточно громко, чтобы Габриэлла могла меня услышать. — Там ты сможешь нормально помолиться.

В тишине я счищаю наружную кожицу и кладу лысые авокадины на тарелку выемками вверх, а в потом разбиваю по яйцу в каждую выемку, и ставлю в микроволновку на две минуты.

— Там будет настоящее Солнце, — добавляю я, и Габриэлла уточняет:

— Не лампы?

— Нет. Действительно Солнце.

Мне хотелось бы увидеть лицо девушки, но раздаётся сигнал, я переключаю режим и, снова нажав на «Старт», оставляю блюдо в микроволновке ещё на несколько минут.

Из другой части квартиры доносится тихое «Спасибо», и я не удерживаюсь от того, чтобы подойти ближе.

Габриэлла стоит перед цветами, но, услышав мои шаги, оборачивается. Выражение её лица кажется задумчивым, и мне хочется узнать причину, но вновь раздаётся сигнал микроволновки, и я предупреждаю девушку:

— Завтрак готов.

Я возвращаюсь на кухню, догадываясь, что Габи идёт следом, и достаю готовое блюдо. Ставлю на стол его, а затем и всю остальную еду. С каждой тарелкой глаза Габриэллы становятся всё больше, и она начинает осматриваться, как будто ожидает увидеть кого-то ещё, кроме нас.

— Садись, — предлагаю я, указывая на стул, и девушка выполняет мою просьбу, но осторожно интересуется:

— Не слишком много для двоих?

Возможно, но тогда я так и не пойму, что она любит.

Я пожимаю плечами.

— Яичница с авокадо, каша с фруктами, бутерброды с творожным сыром и овощами, венские вафли. Не так-то и много. Ты можешь съесть столько, сколько захочешь, — предупреждаю я, чтобы она не думала, что я буду настаивать. — Так что приятного аппетита.

Я сажусь напротив и сразу же начинаю накладывать себе на тарелку еду, давая Габриэлле полную свободу действий. Я делаю вид, что даже не обращаю на неё внимания, однако сам исподтишка с интересом наблюдаю, как девушка в нерешительности блуждает взглядом по столу, а спустя несколько минут, когда я уже начинаю жевать бутерброд с яйцом и помидором, наконец решается прикоснуться к еде и первым делом берёт вафлю, украшенную шоколадом и ягодами.

Я мысленно усмехаюсь. Вот значит как. Неплохо для начала.

Интересно, её народ знает, что такое шоколад?..

Мне хотелось бы задать этот вопрос и десяток других, но я слишком ценю то, что она с аппетитом съедает вафлю и берёт себе бутерброд с черникой. Поэтому я просто продолжаю есть с самым безмятежным видом.

А вот Габриэллу молчание явно тяготит: с каждой минутой она краснеет всё больше, и концу завтрака её щёки горят так ярко, что я начинаю думать, не ждать ли в скором времени искр пламени. Она прячет взгляд, а мне становится всё более одиноко без её красивых зелёных глаз, поэтому, надеясь как-то успокоить девушку, я нарушаю молчание: