Клеймо создателя
Шрифт:
Еще раз: Автор не занимается богоборчеством. Любой трезвый человек понимает, что бешено развивающиеся технологии очень скоро и до полной неузнаваемости изменят и цивилизацию, и церковь, и самого Господа Бога (достаточно почитать того же Эриха Фромма, сравнивая его трактовку Создателя, основанную, кстати, на том, чему церковь поклоняется – на Священное Писание, только прочитанное современным и выдающимся мыслителем, – с трактовкой рядового священника или церковного иерарха). Значительное увеличение продолжительности жизни с постоянным сохранением физической привлекательности, неизбежное вслед за этим ограничение рождаемости, замена органов чувств на надежные и даже дистанционные, а других органов – просто на надежные (вплоть до замены – страшно сказать! – мозга, что сегодня кажется невозможным и святотатственным), интенсивное общение людей без неуклюжих гаджетов, а также многое, многое другое – все это гораздо раньше приведет к результатам, которые уважаемая Джилл Тартер ожидает через десятки миллионов лет. А что говорить о том, каким будет мир через несколько сот миллионов лет (начало соприкосновения с Галактикой М20) или через 5—6 миллиардов (поглощение планет красным гигантом, в который превратится Солнце) или еще через столько же (значительное рассеяние материи во Вселенной)?
Во-вторых, отмечая литературные достоинства или недостатки книжки, мало кто задумался о сути предмета – предположения об арифметической составляющей генетического кода, то есть фактически о его искусственной природе. Только бесконечно уважаемый мною Анатолий Давидович выразился в том духе, что вся приведенная «цифирь» – результат случайного совпадения. И Борис Ефимович расценил всё как «ересь». Да Михаил Сергеевич недоуменно пожал плечами: чушь, не стоящая обсуждения. Очень (!) хотел бы согласиться с ними, но что-то удерживает: слишком, слишком удивительна игра Природы – если это игра. И Тиджани Негади тоже был впечатлен описанным тетраэдром. Но Михаил Викторович пояснил, что современная математика все же не располагает еще инструментами, позволяющими утверждать случайность (или неслучайность) формальной организации генетического кода земных организмов. Большинство же читателей (в полном соответствии с предположением Николая Вениаминовича) так и не поняло, что Автор хотел нам (как они выразились, ощущая свое большинство) сказать. Что ж, Автор сожалеет об этом; он сказал лишь то, что хотел и так, как сумел.
Дорогой Феликс,
Ваш текст я прочитал от начала и до конца, в основном с удовольствием и интересом. Однако, скажу прямо, что и то, и другое относится, по преимуществу, к лирическим отступлениям, которые занимают большую часть книги. Многие пассажи о религии, космологии, политике, культуре и проч. кажутся мне чрезвычайно удачными.
Напротив, то главное, ради чего написан текст, а именно «клеймо создателя» в структуре генетического кода, представляется мне совершенно не интересным, не то чтобы даже неверным, а просто не имеющим никакого отношения к делу. Это старая, недобрая нумерология, больше ничего. Чрезвычайно мне напоминает знаменитый эпизод из Войны и Мира, где Пьер пытается с помощью своего имени закодировать Число Зверя – помните наверняка, l’Russe Besuhoff.
Мне как бы даже неловко выступать с такого сорта банальной критикой, поскольку Вы прекрасно о ней осведомлены и заранее этого ожидаете, но что же делать, если ничего иного я тут не вижу.
Еще несколько слов в более общем плане. Я остро осознаю, что исследование происхождения кода, а вернее, происхождения трансляции (именно здесь лежит проблема), несмотря на некоторые теоретические и экспериментальные достижения, находится в тупике. Я думаю о возможных путях решения с достаточным напряжением, хотя это, конечно, не основное мое занятие. Отсюда и идеи, связанные с космологией, которые, возможно, и дискредитируют меня в глазах некоторых коллег. В чем я уверен, так это в том, что идеи Щербака, Вами разделяемые и развиваемые, не ведут никуда.
Как Вы верно отмечаете, можно считать некую модель не имеющей никакого отношения к делу, и, однако, все равно находить определенный стимул в самой постановке вопроса.
Дорогой Евгений,
очень польщен тем, что Вы нашли время дочитать мой не слишком серьезный опус до последней страницы и даже написать на него короткий отзыв (негативную часть которого – как всегда, наиболее ценную для меня – я, возможно, где-нибудь использую) – тем более, что отзыв оказался тем самым «по существу», на долгое отсутствие которого я успел посетовать несколько выше. Считаю, что Вы совершенно правы в своем отношении к нумерологии и полностью разделяю чувства, которые она у Вас вызывает. И все же «то главное, ради чего написан мой текст», заключается не в попытках убедить читателя в искусственном происхождении жизни на Земле, пользуясь арифметическими особенностями генетического кода, с множеством которых я, пожалуй, несколько перебрал. Моя собственная убежденность в таком происхождении отнюдь не стопроцентна, и я был бы готов ставить за эту гипотезу жизнь собаки Мартина Риса, жизнь Андрея Линде и даже Нобелевскую премию Стива Вайнберга только в том случае, если бы был коротко знаком со всеми четырьмя (включая собаку). Предполагаю, однако, что вероятность искусственного происхождения земной жизни все же не равна нулю. Я не профессиональный писатель и считаю, скорее, себя, нежели читателя, ответственным за то, о чем Бернард Шоу (один из моих литературных кумиров, как Вы, вероятно, заметили) выразился однажды в том духе, что мысль, которую автор пытается довести до мира, редко совпадает с той, которую миру угодно извлечь из его труда. Обе части («лирическая» и нет) должны, по моему замыслу, дополнить друг друга и выразить то, что впечатляет в первую очередь: человек – несмотря на заоблачные успехи естественных наук – удручающе мало знает о мире, в который попал. Тривиальность этой мысли я постарался проиллюстрировать удивительным примером, который должен был бы заставить читателя на время забыть о ее очевидности и задуматься о вечном. Этот пример – гипотеза Владимира Щербака об искусственной метке, которую, якобы, несет ключевой феномен жизни – генетический код. Университетский курс общей
Володя Щербак предупреждал меня (да я и сам это хорошо понимаю) о репутационном ущербе при сочувственном отношении к теме, которую он поднял. Меня самого давно не волнуют насмешки в принципе, а история вряд ли сохранит в памяти мою скромную персону, и если – паче чаяния – вдруг как-то сохранит, то наврет, как обычно (я уже читаю откровенную ахинею относительно своей «оппозиции Дарвину»). Однако, мысль о молекулярной массе компонентов кода (за пределами конкретных ее значений), как о ключевом факторе его организации, представляется мне довольно рациональной, является ли этот фактор причиной или следствием формирования трансляционной машинерии.
Дорогой Феликс,
с облегчением прочитал Ваш ответ, из которого следует, что Вы восприняли мою критику так, как она и задумывалась, т. е. как дружескую (разумеется, можете мои высказывания использовать, как сочтете нужным, секретов никаких нет). И рад был узнать, что Вы ни в какой мере не настаиваете на искусственном происхождении кода – нет для таких идей никакого основания. Что же до соотношений между молекулярными массами, то это, конечно, более заслуживает обсуждения, но мне представляется, что тут имеет место комбинация случайных совпадений с побочными эффектами эволюционной оптимизации кода в ходе селекции на помехоустойчивость.
Дискуссию, которой посвящена эта глава, можно было бы продолжать бесконечно (на что и указывает ее символ), однако, две пары альтернативных (А и В) позиций критику практически исчерпали. Вот они: поскольку книжка состоит из двух более или менее связанных частей – так сказать, «лирической» и, так же сказать, «научной», то
1А. лирическую часть легко можно опустить, поскольку она заумна сама по себе, многословна до невозможности и вообще ни к чему;
1В. лирическая часть уже достаточно хороша, чтобы напрягаться над научной;
2А. научная часть никакой научной не является, это чистая ересь и неприкрытая нумерология, до которой серьезный профессионал не опустится;
2В. научная часть представляет собой вполне законную точку зрения – пусть странноватую, но бесспорно интересную и имеющую право на существование.
Автор согласился с тем, что действительно рискнул репутацией, пустившись в рассуждения об удивительных симметриях генетического кода, нечасто упоминаемых в литературе, но соблазн оказался для него непреодолимым. Что до оцифровки этих симметрий, то ее результат и в самом деле может иметь случайный характер, но может – и нет; в последнем случае клеймо «создателя» кода – как Автор уже отмечал – будет неизбежно носить нумерологические признаки. Ненаучной (или мемуарной, научно-популярной, «лирической») частью Автор – наверное, не слишком удачно – хотел только подчеркнуть, что его книжка не является апологией гипотезы об искусственном происхождении земной жизни и имеет гораздо более скромную цель обратить внимание на эту гипотезу. Тем, кто извлек из чтения именно эту мысль, будет близка оценка миссис Хадсон блога Шерлока «О степени растяжимости натуральных волокон»: «Читается на одном дыхании!» Оппоненты такой оценки руководствуются либо интуицией, либо личными вкусами, очевидно далекими от идеала или иронии, но уровень современной науки просто не оставляет им других возможностей. Тем можно и закончить беседу о недостатках и достоинствах этой книжки и завершить ее последней (следующей) короткой главой.
Глава 8.
Восемь граней неизвестности (XVII)
Глава 8 – как и предыдущая – обозначена символом бесконечности, только поставленным на-попа. Слева к этой бесконечности постепенно подбирается линия жизни Автора, подобно тому, как абсцисса подбирается к символу энтропии на графиках Воннегута (Автор не араб и не японец, иначе линия двигалась бы – соответственно – справа налево или сверху вниз). В точке, где она прикоснется к «энтропии» (до которой, кажется, уже совсем недалеко), эта линия перестанет быть прямой и претерпит [квантовый] скачок, после которого всякие рассуждения о небытии Автора – или о его бытии, но в ином мире, откуда он внимательно и строго наблюдает за поведением оставшихся, – превращаются в скучнейшую глупость. Точнее всего такое состояние обозначается именно восьмеркой, которая описывает траекторию произвольных колебаний претерпевшего упомянутый скачок – между небесами и преисподней, как во сне Джона Теннера, где каждый волен выбирать то, что ему нравится. А само приближение к восьмерке заставляет на какое-то время (например, на время написания или чтения этой главы) задуматься о Вечном.