Klim's Clan

Скворцов Валерий Юрьевич

Со следующего дня Клим вместе с Лин установил наблюдение за воспитателем. Тот оказался более внимательным объектом, чем румынская девочка, и пару раз грозно хмурился, обнаружив за собой слежку. Однажды Климу пришлось с ним объясняться - наплести, что это нужно для занятий, для этюда по Софоклу, где нужно изображать грозного воина, а никого более грозного ему ещё не приходилось встречать. Клопэн смягчился, но, кажется, не до конца поверил таким объяснениям.

А ещё Клим снова обнаружил в себе барьеры - после почти двух недель полной свободы. Ведь теперь ему следовало быть осторожным со своим вдохновением, чтобы не поменять в запале свой облик прямо на сцене. И термин "переигрывать" для него теперь перестал быть пустым. В

пьесах много чего было "слишком" - ведь именно это нравится публике. С другой стороны, донести сильные эмоции можно на полутонах, почти шёпотом, и это работало намного эффективней. По-настоящему ошарашить зрителя можно, только когда он сам срастётся с героем. Куратор Эльза как-то сказала, что игра у Клима вдруг стала взрослой и зрелой. Постепенно он становился звездой лагеря - даже на репетициях с его участием приходило много зрителей. Клима тяготило такое внимание - будто он использовал запрещённый приём, будто только таинственные изменения в ДНК, которые сотворили его великие предки, дали ему несправедливое преимущество перед остальными юными актёрами, а сам он - не причём. Да и тренироваться в метаморфозах при таком внимании становилось опасным.

Клим даже испытал что-то вроде ностальгии по своей прежней серости - к нему стали слишком часто обращаться незнакомые люди за советом - как лучше сыграть. Он же и сам не знал ответа, не знал, как у него самого получается. Ведь что-то пока неосязаемое и неведомое вырывалось у него из нутра и вело за собой в каждой его роли. Когда Клим в ответ на просьбы пожимал плечами и честно признавался, что не знает никаких особенных секретов, на него обижались - даже когда из вежливости не показывали виду. Со стороны казалось, будто он чего-то скрывает. А однажды один из местных - французский верзила из соседнего корпуса - подошёл якобы поздравить с удачным этюдом и пребольно ударил его под дых. Ударил профессионально и незаметно - когда Клим скрючился, к нему бросились сразу два воспитателя, уверенные, что у мальчика прихватил живот и срочно нужен врач. Верзила невозмутимо ушёл и даже не обернулся.

Клим не был даже толком знаком с верзилой - лишь пару раз они оказывались рядом на занятиях. Однажды, несколько дней назад куратор Эльза поставила тому в пример игру Клима - этот эпизод вспомнился позднее, когда Клим рассказывал Лин об этом странном ударе исподтишка. Она только горько усмехнулась:

– Зависть, самая обычная зависть! Девочки из нашего двора, когда узнали, что я поеду во Францию, перестали со мной разговаривать, а однажды я час не могла выйти из дома, потому что входную дверь приперли камнями снаружи. Это сделали они - мои бывшие подруги. Ведь им казалось, что я зазналась и меня нужно за это наказать. Люди всегда ищут в более удачливых собратьях скрытые пороки - им горько испытывать, что кто-то в чём-то их обходит. У тебя, правда, здорово получается на сцене, а некоторых, особенно "звёздных" это может бесить.

– Причинив мне боль, он тем самым унял свою зависть?

– Именно так, - Лин снова горько усмехнулась.
– Скажи ещё спасибо, а то Каин с Авелем ещё хуже обошёлся...

Лин в своём Вьетнаме училась в католической школе - именно поэтому она освоила французский и смогла попасть в лагерь. Её серьёзная набожность и любовь к цитатам из Библии порой пугала Клима - раньше у него не было столь религиозных знакомых. Зарядили дожди, и Клим всё откладывал своё обращение в старшего воспитателя Клопэна - в парке теперь не посидишь на лавочке. Один раз он зашёл за Лин, чтобы вместе пойти на ужин, и обнаружил её в корпусе совсем одну - все соседки были уже в столовой. Девочка задержала его на пороге и сказала:

– Осталась всего неделя, а ты ещё не испытал метаморфозы. Эти дожди, кажется, уже никогда не закончатся. В моём корпусе полчаса точно никого не будет, так что решайся - здесь и сейчас или, не понятно, когда. Вчера же у нас получилось...

Действительно, вчера они на том же самом месте совершенно

спонтанно повторили превращение Лин в румынскую девочку Габриэллу. Клим сидел на скамейке у входа, Лин села рядом переобувать обувь, а в корпусе так же, как сегодня, никого не осталось. Они обменялись взглядами и поняли друг друга без слов - Клим вывел фотографию Габриэллы на экран телефона и взял Лин за руки. На этот раз всё прошло неожиданно успешно: и быстро (хватило пары минут, как обещал скаут Жиль), и главное - очень близко к оригиналу. Лин сбегала к зеркалу и восторженно завопила. Потом быстро сбегала к тумбочке за собственной фотографией и также за пару минут вернула свой обычный облик. Всё прошло стремительно и так успешно, что они не решились обсуждать этот эпизод, будто боялись сглазить. Теперь Лин не удержалась:

– Сначала нужно перебрать про себя все значимые детали, но потом обязательно представить весь образ целиком. Отбросить мелочи, отбросить частности и оценки - ничего не должно рваться, уходить на первый или второй план - только целиком...

Клим взглянул на воодушевленное лицо Лин и запер входную дверь. Они погасили весь свет, обойдя корпус по периметру - оставили только лампочку над входом. Потом сели на ту же самую скамейку. Клим вывел на экран телефона фото старшего воспитателя Клопэна и поймал руки Лин. Затем стал представлять свой объект: вначале по деталям - мясистое, вечно нахмуренное лицо; выцветшие глаза - неподвижные, но мигающие чаще обычного; размашистые движения рук... Потом представил всего Клопэна - громадой в вечных спортивных штанах, громогласного и строгого.

– Получается, - услышал Клим шёпот девочки.

Он округлил гортань и принялся втискиваться в образ, зыбкой тенью висевший перед глазами. Что-то погладило его по щекам и как будто щёлкнуло в затылке, сошлись швы, и молния застегнулась вдоль позвоночника - мыслеформа прочно окутала его со всех сторон. Совершенно простые и понятные ощущения - действительно, точно так же, как одеть новую одежду.

– С ума сойти!
– снова не выдержала Лин.
– Вроде, я тебе больше не нужна... Только с размером что-то не так.

Клим вскочил к зеркалу и убедился, что оттуда на него с недовольным лицом взирает воспитатель Клопэн. Только вот ростом он - всего на полголовы выше миниатюрной Лин.

– Чёрт! Опять Жиль чего-то недоговорил...
– успел буркнуть Клим голосом Клопэна, как тут в дверь яростно застучали, и тот же самый голос загрохотал, но уже снаружи:

– Немедленно откройте! Мадмуазель Вонг, я видел, как мсье Веселков заходил к вам! Открывайте!

– Чёрт! Чёрт! Чёрт!
– Клим уже не мог остановиться и шепотом продолжал чертыхаться.

Лин схватила его за руку:

– Где твоя фотография?

Клим бешено пытался хотя бы ввести в телефон пароль, но руки не слушались. Внезапно в замке звякнул ключ, и дверь тут же открылась. На пороге появился живот воспитателя Клопэна, обтянутый в блестящий дождевик, и грянул его голос:

– Кто это тут?

Клим втянул голову в плечи и обернулся. Глазами он встретился с остекленевшим взглядом Клопэна. Тот буквально остолбенел с вытянутой вперед рукой. Первой пришла в себя Лин - она пискнула:

– Я не одета, подождите!
– и, навалившись на дверь всем своим худеньким телом, умудрилась её захлопнуть. Потом яростно зашептала Климу: - В окно! Лезь в окно, встретимся на нашем месте в парке.

Клим бросился в другой конец корпуса. Защёлка на оконной раме не слушалась, но он успел выскользнуть под дождь раньше, чем снова распахнулась дверь корпуса. Клим только успел услышать голос Лин за спиной:

– Извините, я заснула... Никого здесь нет... Вам показалось...