Клин клином
Шрифт:
В трубке послышался вздох.
— А я собирался тебя просить.., нет, Христом-богом умолять, чтобы ты успокоилась…
— То есть? Я вроде бы не нервничаю, — сказала я в полном противоречии с истиной, потому как нервничала до потери сознания.
— Какая жалость, что ты не понимаешь, о чем речь… Бесконечно тебе благодарен за те два сообщения, но, откровенно говоря, ты вносишь жуткую неразбериху. Тебе, наверно, кажется, что ты все знаешь, а зря, поверь, ты не знаешь ничего. Настоятельно тебя прошу, воздержись от самодеятельности…
— Минутку, — прервала я его, постепенно приходя в чувство. — Прежде всего имею полное право
— Я тебе когда-то обещал все объяснить. Помнишь? Однажды вечером дал слово чести, что объясню, как только смогу. А я человек слова, даже если обещаю сгоряча. Мне самому не терпится сдержать обещанное, да все мешают непредвиденные обстоятельства.
Никто, кроме него, не знал о нашем разговоре в тот драматический вечер. Доказательство я получила…
— Да-да, припоминаю, — столь же любезно, сколь и холодно протянула я. — Но тогда и ты должен помнить чистосердечное моё признание, сделанное однажды вечером. Забыл? Я дала себе зарок расконспирировать тебя…
— Отчего же, помню. Откровенно говоря, я тебя недооценил. И в мыслях не держал, что ты способна на такие безумства.
— А я ведь честно предупреждала, что безумства — мой хлеб насущный.
— Не будем отвлекаться. Смею я все-таки надеяться хоть на чуточку твоего терпения и рассудительности? Боюсь, твоя самодеятельность чревата для меня крупными неприятностями. А я со своей стороны подтверждаю данное обещание.
Так я и поверила, держи карман шире! Слушая его, я лихорадочно соображала, как бы извлечь из нашего разговора побольше пользы. На любой мой вопрос последует, конечно, враньё, ну а вдруг что-нибудь да сболтнёт? Главное, побольше дипломатии…
— Хорошо, запасусь ангельским терпением. Только позволь задать несколько вопросов. Несущественных, но уж больно они меня мучают…
— Слушаю…
Блестящий дипломатический талант подсказал мне только один вопрос, из самых существенных:
— Как тебя все-таки зовут?!!
— Ты же знаешь. Сама угадала…
— Зачем ты напустил на меня того невинного человека?! Нарочно?
— Ну, это долгая история, оставим на потом. Мне пора. Ещё раз прошу, ничего не предпринимай, оставь свои сведения при себе. Не то нам с тобой обоим несдобровать.
С тем же успехом он мог бы меня попросить, чтобы я не дышала.
— Надеюсь, меня неприятности минуют, — ответила я, возвращаясь к ледяной любезности. — Что касается объяснений, разумеется, могу подождать. Столько ждала, что ещё несколько лет не имеет значения…
— Очень бы не хотелось прибегать к решительным мерам, — сказал он со вздохом. — Пожалуйста, уволь меня от этого.
— Угрожаешь?
— Избави бог! И в мыслях не было. Твоя реакция на угрозы у кого угодно охоту отобьёт. Понимай как нижайшую просьбу…
Ах как трогательно, прямо так я тебе и расчувствовалась! По второму разу этот номер со мной не пройдёт, уже учёная. Но голос.., наградил же господь человека таким голосом…
Телефон молчал. Молчал день, другой, третий… Никаких донесений, как ножом отрезало. Звонили знакомые по разным, интересующим меня как прошлогодний снег поводам, а я всякий раз вздрагивала и совсем извелась. Для меня телефон молчал.
Заветный номер не отвечал, хотя я и набирала его когда ни попадя, днём и ночью. Никто на меня не покушался, никакие подозрительные личности вокруг дома не шастали. Не иначе меня дерзнули задвинуть на обочину.
На
— Какие новости? — спросила она, сгорая от любопытства.
Я коротко и деловито доложила обстановку.
— Больше не звонил?
— Нет. Я скоро лопну от злости. Отмахнулся от меня как от мухи, чучело секретное.
— Думаешь, ещё объявится?
— Кто знает. Если не объявится, дам извещение в газету, что джентльмен такой-то наружности, с таким-то именем не сдержал слова чести.
— И диктор Польского Радио подаст на тебя в суд. Почему бы тебе не обратиться в милицию?
— А что я им скажу? Так, мол, и так, по моему глубокому убеждению, неизвестные мне лица незаконно экспериментируют с электроакустической аппаратурой? Любопытная, скажу я им дальше, подробность: известное вам ведомство интересовалось сверхновыми усилителями и даже изымало их во временное пользование… Хочешь, чтобы я подставила порядочных людей, раскрывших мне служебные тайны, да ещё обвинила государственные органы в антигосударственной деятельности? Спасибочки за совет. Какие, спрашивается, у меня основания? Дескать, чутьё подсказывает? Чихала милиция на моё чутьё, а больше мне сослаться не на что, все мои сведения из нелегальных источников. Меня же первую и упекут — как врага родины.
— Как же быть?
— Ума не приложу. Подожду, пока не осенит.
— Ну-ну, жди. Как осенит, позвони. Ждать-то я ждала, но не сложа руки. Закидывала удочку направо и налево и вытаскивала самый разный улов. Знакомый из городской телефонной службы на вопрос об интересующем меня закрытом номере ударился в панику и наотрез отказался раскрывать профессиональную тайну. Звукооператоры из технических служб Польского Радио, к которым я попыталась приставать с вопросами о некоторых специфических аспектах их деятельности, дружно и с нескрываемой антипатией отвергли мои домогания. Я взяла напрокат в “Мотосбыте” машину и отправилась на полигон, то бишь в район сто три. Осмотрела там пашню, свежие зеленя и молодой перелесок, а потом, застряв в грязи и минут пятнадцать пробуксовав, вынуждена была месить окрестные хляби, разыскивая и втыкая под колёса всякие палки, после чего, на последнем издыхании и несолоно хлебавши, вернулась домой. Багаж моих познаний активно пополнялся, но только не на интересующую меня тему. Чего только в этом багаже не было: всяческие открытия и усовершенствования, программирование разнообразнейших систем, шпионаж… И никаких сведений о человеке, на котором были теперь сосредоточены все мои помыслы.
Терпение моё лопнуло. Доведённая до крайности, я закинула удочку в совсем уж неположенное место. О возможных крупномасштабных последствиях я не подумала, а если б и подумала, то не образумилась бы, потому как разум потеряла окончательно.
Вечером третьего дня трубка сама по себе прилипла к моему уху, а телефонный диск сам по себе завертелся под рукой, накручивая номер, по которому я не звонила уже много лет и который мне давно полагалось позабыть.
— Слушаю…
Никаких шансов вытянуть что-нибудь из этого человека не имелось, легче было разговорить могилу. Зато я точно знала, что нет в интересующей меня области такого изобретения или усовершенствования, к которому он не приложил бы руку. Единственный в Польше специалист по определённому узкому профилю, первый среди спецов мирового класса. И последний, кого можно было заподозрить в незаконной деятельности.