Клинический случай
Шрифт:
На Эмме броские оранжевые сандалии, но накрашен только один ноготь на ноге – на нем нарисовано красное сердечко, если не ошибаюсь. Что бы это могло значить?
Она замечает мой взгляд и говорит:
– Это синяк, Джек. Я придавила палец креслом-качалкой.
Моя мать всегда была лихим водилой и обладала талантом договариваться с полицейскими – ей не выписали ни одного штрафа за превышение скорости. Когда я был маленьким, она каждое лето возила меня в Маратон, и по дороге нас обязательно тормозили раза два-три. Мы всегда останавливались в убогих мотелях с видом на залив, по утрам брали напрокат небольшой вельбот и ныряли
И все равно она его любит.
– Здесь съезжаем, – говорю я Эмме, которая тут же начинает перестраиваться на сумасшедшей скорости.
– Направо или налево?
– Налево. Угадай, кто приходил в редакцию вчера днем. Рэйс Мэггад собственной персоной.
– Снова? – Эмма соблазнительно хмурит брови.
– Мне кажется, он остался недоволен нашим разговором. Он требовал, чтобы я заранее показал ему некролог Макартура Полка…
– Который ты еще не закончил?
– И даже не начал! Я сказал ему, что он ни при каких обстоятельствах не увидит его до публикации. Правила есть правила.
– Он президент компании – и ты ему отказал?
– Категорически. Эмма, через два светофора снова налево.
Она покусывает нижнюю губу – задача, которую я (вот оно, опять начинается!) с радостью взял на себя.
И как он отреагировал? Он говорил про меня? – продолжает расспрашивать она.
Было время, когда я не колеблясь сказал бы Эмме, что президент компании все время перевирал ее имя, но теперь я не решаюсь.
– Он скоро вызовет тебя для разговора, – отвечаю я, – по поводу моей наглости и все в таком духе. Но он выдал мне шикарную цитату для статьи. У Старины Полка от смеха артерии полопаются.
– Черт побери, Джек, – говорит Эмма.
– Да ладно тебе. Ты легко справишься с молодым Рэйсом.
– Не в этом дело. Зачем ты постоянно напрашиваешься на неприятности?
– Потому что он сноб, пижон и набитый деньгами долбаный яппи. К твоему сведению, он загоняет в гроб нашу газету и еще двадцать шесть других.
На это она говорит:
– Послушай, только из-за того, что ты поставил крест на своей карьере…
– Поосторожней с заявлениями, девушка!
– …не означает, что у тебя есть право подставлять и меня.
Подставлять? Серьезное обвинение. Обычно Эмма куда сдержаннее. При всем разнообразии планов по спасению ее от журналистики, я никогда не думал вредить ее карьере.
– Ты думаешь, я до конца дней своих хочу этим заниматься? – продолжает Эмма. – Редактировать статьи про умерших деятелей и разные цветочки? (Эмма по совместительству еще и редактор раздела Садоводства.)
– Но Мэггаду не в чем винить тебя! Он же сам боится меня уволить, – возражаю я. – Его адвокаты думают, что это будет выглядеть как месть после того собрания акционеров. Они опасаются, что
– Они боятся, что ты подашь на них в суд, – отрезает Эмма.
«Универсал», набитый галдящими детьми – видимо, футбольная команда начальной школы, – заглох на светофоре аккурат перед нами. А может, родитель не выдержал осады и бросил штурвал. Чтобы успокоить Эмму, я решаюсь на откровение:
– А что, если я намекну, что совсем скоро перестану отравлять тебе жизнь? Не могу точно сказать, когда это произойдет, но произойдет непременно.
– О чем это ты?
«Универсал» трогается, Эмма жмет на газ и почти влетает ему в бампер. Меня так и подмывает поделиться с ней деталями восхитительного предложения, которое сделал мне Макартур Полк, но старикан запросто может передумать – или даже забыть про меня – благо на смертный одр он пока не собирается. Более того, я не поручусь, что Эмма не передаст мои слова молодому Рэйсу Мэггаду III, если тот начнет закручивать гайки:
– Ты ищешь работу? – спрашивает она, пристально глядя на меня.
– Сбавь обороты. Нам в тот бело-синий дом.
– Джек, ответь мне!
Она подъезжает к дому Дженет Траш, жмет на тормоз и срывает солнечные очки. Мне не остается ничего другого, как поцеловать ее в губы, очень быстро. На этот раз по морде я не получаю.
– Пошли, – говорю я, вылезая из машины, – займемся-ка журналистикой.
Побитая «миата» Дженет припаркована у дома, но на мой стук в дверь никто не открывает. Эмма говорит, что надо плюнуть на это дело и приехать позже, но у меня плохое предчувствие – на дверном косяке свежие следы взлома. Я аккуратно поворачиваю ручку, и она остается у меня в пальцах.
– Что ты делаешь? – вопрошает Эмма.
– А на что похоже?
Я шагаю внутрь – и меня прошибает холодный пот. Квартира ограблена. Я зову Дженет.
– Пошли отсюда, Джек. – Эмма настойчиво тянет меня за рубашку. На этот раз все не так безопасно, как на яхте у Джимми Стомы. Полицейских здесь еще не было – только плохие парни.
Самодельная студия Дженет полностью разрушена. Штативы опрокинуты, разбитые лампы валяются на полу. Диван перевернут, обшивка разрезана ножом. Ее компьютер – и клавиатура, и монитор, и системный блок, и видеокамера – все исчезло.
Вопреки моим ожиданиям разгромили только одну комнату. Эмма следует за мной по пятам, и мы в молчании идем по коридору; перед каждой дверью я на секунду останавливаюсь, чтобы собраться с духом на случай, если там лежит бездыханная Дженет. Но как ни странно, ни в кухне, ни в спальнях, ни в шкафах, похоже, ничего не трогали. В ванной горит свет, и из крана течет холодная вода. Я закрываю кран.
– Может, ее здесь не было, когда они учинили разгром. Может, с ней все в порядке, – шепчет Эмма.
– Будем надеяться. – Но я думаю, что, даже если Дженет Траш жива, с ней не все в порядке. Иначе ее «миаты» не было бы около дома и грабители разнесли бы не только гостиную.
Здесь случилось что-то похуже грабежа.
– Джек, давай лучше уйдем.
– Подожди секундочку. Дай мне подумать.
Мы садимся рядом на край огромной кровати Дженет. Где-то в соседней комнате без остановки звонит телефон – наверняка это Ронни из Риверсайда, а может, Ларри из Фэйрбэнкса. Теперь это не важно, потому что компьютер не подключен и Дженет здесь нет. Эмма говорит: