Клиника: анатомия жизни (Окончательный диагноз)

Хейли Артур

Пирсон задумчиво почесал подбородок и взялся за ферзя — передвинул его на шесть клеток вперед и снял черную королевскую пешку.

— Ты говоришь — Браун, О’Доннелл… Они знают об этом?

— Я сказал им об этом прямо. — Суэйн слоном снял белого слона, стоявшего перед белым конем на королевском фланге.

Пирсон внезапно рассмеялся. Было непонятно, к чему относится этот смех — к игре или к разговору о клинике. Он быстро наклонился к доске и поставил своего ферзя рядом с черным королем.

— Мат!

Потерпев неожиданное поражение, Юстас Суэйн восхищенно смотрел на соперника.

— Джо, —

сказал он, — я никогда не сомневался в том, что ты добрый и порядочный человек.

Музыка стихла, и пары разошлись с танцевальной площадки небольшого, но элитного вечернего клуба, одного из немногих подобных заведений Берлингтона.

— Скажите, о чем вы думали? — спросила Дениз Кванц, улыбнувшись О’Доннеллу, сидевшему теперь напротив нее за небольшим, покрытым черной скатертью столиком.

— Честно говоря, мне хотелось бы повторить танец.

Она медленно подняла стакан с виски «Олд фэшнд».

— Я хочу выпить за продолжение мыслей в таком духе.

— За это выпью и я. — Он допил виски с содовой и, жестом подозвав официанта, попросил повторить заказ.

Снова зазвучала музыка.

— Потанцуем?

— С удовольствием. — Она встала, и он последовал за ней к тускло освещенной танцевальной площадке зала. О’Доннелл никогда не блистал в танцах: медицина оставляла слишком мало свободного времени для танцев. Но Дениз Кванц восполняла этот пробел, плавно подлаживаясь под его движения. Все те минуты, что они провели на площадке, он чувствовал ее тело — гибкое, стройное, послушно двигавшееся в такт музыке и движениям партнера. Он с наслаждением вдыхал аромат ее духов, который так взволновал его во время их первой встречи.

Оркестр из пяти человек ненавязчиво играл тихую, как нельзя больше подходящую для интимной обстановки мелодию известной песни «Ты принадлежишь мне».

На какое-то мгновение у него возникло ощущение жизни взаймы, подвешенности в пустоте, забвения, отчуждения от медицины, клиники Трех Графств и от всего, чем он жил изо дня в день. Потом темп музыки стал быстрее, и О’Доннелл мысленно посмеялся над своей сентиментальностью.

— И часто вы появляетесь здесь — я имею в виду в Берлингтоне? — спросил он во время танца.

— Не очень, — ответила она. — Скорее, даже редко, только для того, чтобы навестить отца. Если честно, мне не нравится этот город. Надеюсь, я не оскорбила ваших патриотических чувств?

— Нет, — сказал он. — На этот счет у меня нет строгих правил. Но разве вы родились не здесь? Дениз… — добавил он, — если вы позволите так себя называть.

— Позволю, давай отбросим условности. — Она посмотрела ему в глаза, лицо ее осветилось улыбкой. — Да, я родилась здесь и окончила школу. Жила дома, с родителями. Тогда мама еще была жива.

— Но почему теперь Нью-Йорк?

— В душе я принадлежу этому городу, чувствую, что он мне родной по духу. Кроме того, там жил мой муж. Впрочем, он и теперь там живет. — Она впервые упомянула своего мужа. Сделала это легко и, видимо, без всякой задней мысли. — После того как мы разошлись, я поняла, что мне не хочется оттуда уезжать. В мире нет другого такого города, как Нью-Йорк.

— Да, — сказал О’Доннелл, —

я с вами согласен. — Но думал он о том, как красива эта женщина. В ней было внутреннее спокойствие, не было жеманства, наигранности — она обладала многими чертами, которые редко увидишь у более молодых женщин. В то же время она была необыкновенно женственна. О’Доннелла неудержимо влекло к ней, к ее телу, которое послушно двигалось в его руках, то и дело прижимаясь к нему. Дойдя до размышлений о ее чувственности, О’Доннелл заставил себя думать о другом. Чрезмерное сближение было сейчас преждевременным. Чтобы переключить внимание, он обратил внимание на ее платье. Оно было ярко-алого цвета, оставляло открытыми плечи и было сшито из богатого сверкающего шелка. Платье плотно облегало фигуру и расширялось только ниже бедер. Оно придавало Дениз вид одновременно драматичный, возвышенный и невероятно дорогой.

Уже второй раз за сегодняшний вечер он подумал, что Дениз, несомненно, очень богатая женщина. Они подъехали к «Ридженси» почти одновременно. О’Доннелл припарковал машину и подошел к входу в вечерний клуб, когда к нему подъехал сверкающий «кадиллак». Одетый в форму шофер торопливо обошел машину и открыл дверь перед Дениз. Она поздоровалась с О’Доннеллом, потом повернулась к шоферу:

— Спасибо, Том. Думаю, тебе не стоит сюда возвращаться. Надеюсь, доктор О’Доннелл сам отвезет меня домой.

— Благодарю вас, мадам, — церемонно ответил шофер, потом обернулся к О’Доннеллу: — Доброй ночи, сэр. — С этими словами он сел в машину и уехал.

Конечно, если бы О’Доннелл задумался об этом раньше, то сразу бы понял, что Дениз, как дочь Юстаса Суэйна, очевидно, является его наследницей. Это осознание не сильно его опечалило: его собственного дохода хватало на вполне комфортабельную жизнь, и не только. Однако у О’Доннелла не было опыта общения с по-настоящему богатыми женщинами. Он снова невольно принялся сравнивать Дениз и Люси.

Оркестр закончил номер в меру бурным крещендо. Дениз и О’Доннелл похлопали оркестрантам, и он, взяв даму под руку, повел ее к столику. Словно из-под земли рядом с ними вырос официант. Он выдвинул и придержал стулья, а затем принес заказанную О’Доннеллом выпивку.

Пригубив новую порцию виски, Дениз сказала:

— Обо мне мы уже поговорили, теперь расскажи о себе.

Он добавил содовой в свое виски. О’Доннелл любил сильно разбавленный алкоголь. Это была давняя привычка, которую ненавидят официанты.

— Боюсь, это не слишком интересно. Обычная рутина.

— Я очень благодарный слушатель, Кент.

Говорила только половина разума Дениз. Вторая половина думала. Это мужчина, мужчина до мозга костей! Глазами она скользнула по его мощной фигуре, широким плечам, выразительному грубоватому лицу. Поцелует ли он ее сегодня, и к чему это приведет впоследствии? Она решила, что отношения с доктором Кентом О’Доннеллом сулят много интересного.

Он принялся рассказывать ей о клинике Трех Графств, о своей работе, о своих планах и надеждах. Дениз ненавязчиво задавала ему вопросы о его прошлом, о случаях из жизни, о людях, которых он знал. Слушая его ответы, она не переставала восхищаться тем, что он говорил и как он говорил.