Клиника в роще
Шрифт:
– Мэгги тоже умоляла тебя… Но ты заставил ее выпить яд. Она умирала долго и мучительно. Да, моя жена умерла в муках, Рейк, и ты будешь гореть за это в аду. Но сначала я заставлю тебя помучиться на земле.
– Граф…
– Открой рот, мерзавец! Быстро!
Лангстоун крепче стиснул пальцы на горле врага. Тот захрипел и непроизвольно открыл рот.
– Жри! – рявкнул граф и запихал Рейку в рот горсть ядовитого порошка. – Жри и подыхай!
Рейк Рочестер, исчадие ада, каких мало, выпучил глаза и закричал от боли. Лангстоун разжал пальцы, и враг упал на пожухлую
– Умоляю… – хрипел Рочестер, схватив себя за горло и выпучив глаза. – Это… невыносимо…
Лангстоун стоял прямо и презрительно взирал на корчащегося на земле убийцу.
– Граф… – прошептал тот и протянул к Лангстоуну руку. – Граф…
– Ты хочешь, чтобы я прекратил твои муки? – холодно осведомился Лангстоун.
– Да… – захрипел снова Рейк, и кровь брызнула у него изо рта. – По… жалуйста…
– Что ж, я буду милосерднее, чем ты.
Лангстоун наклонился и поднял с земли большой камень.
– Хочешь помолиться перед смертью, Рейк? Хотя какой смысл, ты все равно не вымолишь у Господа прощенье. Да, я забыл тебе сказать: тебя не похоронят по христианскому обычаю. Я оставлю твой труп на съедение падальщикам. Прощай, Рейк, сын Рочестера, мерзавец и сын мерзавца!
Граф размахнулся и обрушил камень на голову поверженного противника. Раздался треск ломающейся кости. Лангстоун поднял окровавленный камень и с удовлетворением взглянул на дело рук своих.
– Отправляйся в ад, – презрительно проговорил Лангстоун и отшвырнул камень.
На горизонте показались всадники. Лангстоун усмехнулся. Волки Карла скачут, чтобы выручить члена стаи. Но тощий волк уже мертв. А охотник – жив.
Лангстоун выхватил шпагу и, повернувшись грудью к скачущим всадникам, стал дожидаться их приближения. Тех было трое – умелые и опытные воины, пролившие реки чужой крови. Но он тоже не мальчишка и дорого продаст свою жизнь. Лангстоун почувствовал приятное и волнующее возбуждение, которое всегда испытывал перед большой дракой. Волнение, знакомое каждому воину и не знакомое трусам и женщинам.
Всадники приближались. Первым ударом нужно выбить из седла самого сильного из них, того, который скачет впереди. Убей вожака, а шавки разбегутся сами…
До всадников оставалось не более десяти ярдов. Граф Лангстоун взглянул в холодные глаза противника и…
И тут что-то случилось. Глаза Лангстоуна заволокла желтоватая пелена. Граф покачнулся, зажмурился – и снова открыл глаза.
Перед собой он увидел длинный, тускло освещенный коридор. В глазах двоилось – так в случае двойной экспозиции один кадр на фотопленке наслаивается на другой. Сквозь стены коридора еще виднелись деревья, а под ногами камни, но с каждой секундой они становились все призрачнее, пока не исчезли совсем.
– Что? – хрипло проговорил мужчина, тряся большой лысоватой головой. – Что такое со мной?
Он взглянул на свою руку и понял, что держит в ней молоток, а его тупой конец испачкан кровью. Он посмотрел ниже и увидел своего врага. Тот лежал на полу в неестественной позе, словно в последний момент судорожно пытался вылезти из собственной кожи. Голова врага была разбита молотком.
– Надо
Иван Федорович сунул окровавленный молоток в карман халата и хотел уйти, но вдруг остановился, нагнулся и обшарил карманы Сташевского. В одном из них он обнаружил пластиковый ключ с кодом «003». Затем взял Сташевского за ворот халата и потащил к холодильной камере.
– Рейк Рочестер… – бормотал Шевердук. – Мерзавец и сын мерзавца…
Вера стремительно шла по больничному коридору. У ее наставника помутился рассудок. Нужно как можно скорее сообщить об этом Черневицкому. Хотя… Тут Вера замедлила шаг. Возможно, будет лучше, если первым делом она позвонит следователю Рогожину – Шевердук убил жену, расследованием должна заниматься милиция.
Вера остановилась и полезла в карман за телефоном. Однако мобильник не достала и нахмурилась. Позвонить следователю или сообщить заведующему? Шевердук опасен, и только Черневицкий может принять меры, чтобы защитить персонал клиники от свихнувшегося врача.
Она вытащила руку из кармана и тронулась с места, но тут кто-то окликнул ее:
– Вера Сергеевна!
Девушка вновь остановилась и оглянулась на голос. По коридору к ней приближался охранник.
– В чем дело? – удивилась Вера.
Охранник усмехнулся:
– На пару слов…
– Я спешу, мне нужно срочно поговорить с заведующим.
– Это не займет много времени, – заверил охранник.
Выражение его лица насторожило Веру. Она вскинула брови:
– Что-то важное?
– Нет, но…
– Тогда переговорим потом!
И Вера снова заспешила к кабинету. За спиной затопали ботинки, и охранник резко произнес:
– Немедленно остановитесь!
Вера не послушалась. Впереди возникла еще одна рослая фигура – второй охранник преградил девушке путь. «Что здесь происходит?» – хотела гневно спросить она и вдруг увидела нечто жуткое – охранник положил руку на электрошокер, пристегнутый к поясу.
Вера резко остановилась. Охранник понял, что совершил ошибку, моментально убрал руку с электрошокера, но было уже поздно. Секунду поколебавшись, Вера быстро свернула в коридор, ведущий к кабинетам врачей.
– За ней! – крикнул охранник с электрошокером.
8
Иван Федорович Шевердук смотрел на подернутое инеем лицо жены и размышлял. Он никак не мог понять: жаль ему Катю или нет и чего в его душе больше – ненависти или любви?
Они поженились всего два года назад, и брак их был неравным во всех отношениях. Во-первых, разница в возрасте. Пусть не катастрофическая, но все же. Во-вторых, социальное положение. Катя – танцовщица в дешевом баре, он – солидный, уважаемый всеми врач, без пяти минут (так, по крайней мере, хотелось думать Шевердуку) заведующий клиникой. В-третьих, темперамент. Иван Федорович был сдержан и суров. Катя же всюду, куда ни попадала, мгновенно становилась душой компании. Шевердук часто думал о том, какие они разные, и мысль об этом настораживала и пугала его.