Клиника жертвы

Воронова Мария

Поэтому очень часто у нас проводятся сеансы «спихотерапии», когда мы жарко спорим над несчастной бабушкой-диабетиком. Никто не жаждет видеть ее в своем отделении, все кричат: это не мое! Инфаркта нет, инсульта нет, сахар нормальный, и старушка достается мне. Я не могу заявить – не мое, мне жалко бабушку, поэтому я ее оформляю к нам, попутно пытаясь объяснить, что это не имеет ни логики, ни смысла, но меня никто уже не слушает. Цель достигнута, от бесперспективной больной избавились. Черт возьми, я всегда была так вежлива, что никто из них не вспомнил ни разу о высоком положении моего мужа! Ни один терапевт, кидая мне

историю очередной бабульки, не подумал, что я могу пожаловаться супругу. Вот какой хорошей меня считают!

По-человечески это понятно. Кристина всегда меня утешает, когда привозит больного к терапевту, а тот перекидывает мне. Она говорит: человек с совестью и состраданием всегда проигрывает.

Есть у нас одна терапевт, когда я узнаю, что придется с ней дежурить, у меня сразу портится настроение. Она относится к многочисленной категории людей, маскирующих свою некомпетентность грубостью и безапелляционностью суждений. Гордо поднятая голова, высокомерный взгляд, презрительная усмешка – вот ее визитная карточка. Это наглая и бесцеремонная тварь, которая ходит на работу с единственной целью – показать миру и себе самой, что она великий врач. Кажется, она до сих пор не свыклась с мыслью, что имеет высшее медицинское образование, и всякий день заново осознает этот радостный для нее и прискорбный для всех остальных факт.

Помню, как мы пересеклись впервые. Я только пришла в эту больницу, обо мне ничего не знали, да и муж еще не занимал важного поста. Я была обычной врачишкой. Она – уже тогда статусная дама, с фигурой директорских пропорций, вся в блеске золота и лака для волос.

Схлестнулись мы из-за больного циррозом печени в последней стадии. Он умирал, это было понятно всем, неясным оставалось только, есть у него кровотечение из вен пищевода или нет. Вопрос этот, хоть абсолютно ничего не менял в судьбе больного, все же требовал решения. От этого зависело, за каким отделением пойдет пациент. Естественно, ни я, ни она не жаждали вешать на себя такого «перспективного» больного, и в палате реанимации разгорелась жаркая дискуссия.

Я утверждала, что не нахожу клинических признаков кровотечения, она упирала на низкий гемоглобин.

Я высказалась в том духе, что при циррозе увеличена селезенка, а это, как известно, кладбище эритроцитов.

– Гм-гм, – сказала терапевт, нехорошо ухмыляясь, и подмигнула реаниматологу: мол, сейчас будет смешно! – Если его селезенка кладбище эритроцитов, то ваша голова, доктор, видимо, кладбище мозга.

Так, походя обидев меня, она принялась рассказывать, почему при циррозе без кровотечения никак не может быть анемии. В итоге, деморализованная ее хамством, я записала больного на себя.

Так продолжалось много лет. Во всех дискуссиях единственный и любимый аргумент – «а ты тупая идиотка», более или менее завуалированный. С ней никогда невозможно было просто обсудить больного. Формальная консультация перед операцией – да, пожалуйста, но вопрос «как вы думаете?» всегда вызывает в ней агрессию. Инфаркта нет – все, до свидания! Разбирайтесь сами! Исключайте свое!

Недавно

нам привезли совершенно неясную больную. Понятно было только одно – хирургу тут делать нечего. Но наша мадам в своей излюбленной манере принялась швыряться историей, кричать, что я невнимательна и пропускаю свое. Уцепившись за нехороший анализ мочи, она решила, что это пиелонефрит, и я должна положить пациентку в урологию. Я не видела клинических признаков воспаления почек, но, поскольку больная действительно была неясна, я осмотрела ее очень вдумчиво и предположила инфекционный эндокардит. Ответом мне был язвительный смех: мол, мозгов не хватает оценить простой анализ мочи, а я еще имею наглость фантазировать в сфере терапии. Поняв, что сопротивление не сломить, тем более что пациентка была довольно хорошенькой девчонкой и мадам сразу ее невзлюбила, я решила положить ее хоть в урологию до утра, а там, как говорится, будет видно. Но мать девушки, видя мое замешательство и хамство терапевта, решила забрать своего ребенка домой. Доверия мы ей не внушили. А утром девчонку притащили сразу в реанимацию, где мой диагноз эндокардита подтвердился. Начался разбор полетов.

Раньше я сделала бы все, чтобы покрыть мадам перед начальством. Чувство корпоративной солидарности и врожденное отвращение к стукачеству заставили бы меня извернуться и написать обеляющий терапевта рапорт. Но сейчас я вдруг подумала: какого черта? Взаимовыручка – это, конечно, хорошо, но где я видела от мадам это «взаимо»? И я накатала абсолютно честный рапорт. Я подумала: почему ради спокойствия и безнаказанности какой-то сволочи я не могу показать себя в глазах руководства грамотным клиницистом?

И мне стало ясно, что укоренившаяся во мне привычка жертвовать своими интересами ради чужого удобства – всего лишь дурная привычка, от которой возможно избавиться.

Разнос мадам давали в моем присутствии. Так уж получилось. Я слушала гневную речь, в которой каждое слово было к месту и справедливо, с доселе неведомым мне злорадством.

Не представляю, что со мной будет дальше, но пока следует признать, что меняюсь я в худшую сторону. Наглость, мстительность и эгоизм поселились в моей душе. И принесли с собой радость…

Глава одиннадцатая

Нейман впервые собирался отмечать День подводника вдали от боевых товарищей, в статусе гражданского человека. Правда, при современной технике не так это будет и грустно. Сядет перед ноутбуком, выпьет с друзьями в прямом эфире… Потом отведает праздничных блюд, обещанных Артуром, а ближе к ночи сходит повоет на луну.

– Не грусти, братик. – Старобинец заметил его подавленное настроение. – Ты для родины сделал все, и даже больше. Воспоминания должны приносить тебе радость и удовлетворение, а не сожаление о том, что жизнь твоя изменилась.

– Они и приносят, не переживай.

Владимир Валентинович приподнял крышечку заварного чайника. Элитные сорта чая, которые Артур покупал на вес, размокнув в кипятке, приобретали странный вид. Чаинки по размеру сравнимы с лавровым листом – бывает ли такой чайный куст в природе? Наполнив чашки, Нейман вдохнул аромат: вполне приятный, и вкус ничего, а вид… Да бог с ним, с видом.

– Слушай, а чего тебя понесло в подводники? – Старобинец внимательно посмотрел ему в глаза, как ребенок, ожидающий вечерней сказки.