Клинки и крылья
Шрифт:
Альен остановился в нескольких шагах от него.
— Доброго дня, Турий-Тунт.
— О, хотел бы я пожелать тебе того же, — кентавр направил посох на него, как пику. — Но, увы, не могу. Защищайся, волшебник. Ты не пройдёшь в этот зал!
— И почему же?
— Потому что я знаю, что ты задумал, — Турий побледнел, так что его глаза казались ещё темнее и грустнее, чем всегда. Альен вздохнул, завёл руку за спину и достал меч. — Я понял это, как только узнал, что ты улетел в Молчаливый Город… Тааль-Шийи говорила мне, что там живёт тень твоего учителя. Ты посоветовался с ним и поэтому намерен
— Наверное, можно и так сказать, — осторожно согласился Альен.
Он приблизился к Турию ещё на два шага и согнул ноги в коленях, согласовываясь с весом меча. Отливающее синевой лезвие стремительно сужалось к концу; клинок лежал в руках так, будто был специально для него выкован… Он никогда не ощущал ничего подобного с другим оружием в руках. Альен не сразу понял, что они с кентавром медленно движутся по кругу — и этот круг сжимается, грозя превратиться в гибельную точку.
— А на рассвете я видел, как бессмертные волокли Тааль-Шийи сюда, — с горечью продолжал Турий. Он сделал выпад посохом, но Альен успел нырнуть влево. — Ты дал согласие на Узы Альвеох, ведь так? Ты хочешь втянуть её в это. Я не позволю тебе.
Новый выпад, и взмах, и тычок; Альен уклонялся от ударов, пока не упёрся спиной в стену. Он, конечно, мог давно применить против Турия магию, но не хотел этого делать: в такой близости от разрыва было трудно рассчитать силы. От кентавра осталась бы кучка пепла — а он всё-таки нравился Альену…
— Ты что-то путаешь, кентавр, — Альен взмахнул лезвием, надеясь, что боль образумит его. На голом плече Турия осталась неглубокая царапина; он резко выдохнул и попятился. — Не думаю, что бессмертные волокли Тааль-Шийи… Она шла сама, разве нет?
Турий помрачнел, и Альен понял, что попал в цель. Он пошёл в наступление. Ему удалось сбить кентавра с толку, прокрутив несколько изящных петель мечом (рыцарь, тренировавший его в Кинбралане, мог бы гордиться памятливым учеником)… Поймав подходящий момент, Альен нанёс удар, который мог бы ранить, но не убить кентавра — однако встретил неожиданно прочную древесину посоха. Оглушительно перебирая копытами, Турий попытался дотянуться концом посоха до его виска. Альен шагнул назад и одновременно сделал вид, что собрался ударить сбоку, по рёбрам кентавра. Тот опустил посох, чтобы выставить его для защиты — так легко поддался уловке… Альен вскинул меч и с размаху опустил лезвие на беззищитный посох. Две бесполезных деревяшки покатились по полу. Турий опустил дрожащие руки.
Альен приставил кончик синеватого лезвия к его груди.
— Я не хочу убивать тебя, кентавр, — от тщательно проговаривал певучие фразы на наречии тауриллиан. — Действительно не хочу. Тебе лучше меня пропустить. Мы оба знаем, что я в любом случае попаду внутрь.
Турий вздохнул и скорбно прикрыл глаза.
— Ты прав, волшебник. Тааль-Шийи в самом деле шла сама. Видимо, никому из нас не уйти от того, что написано в небесной Книге Судеб… Но ты ответишь за всё, что сотворишь сегодня.
Альен серьёзно кивнул.
— Отвечу.
Медленно отведя меч, он убрал его в ножны. Потом снял их и положил на пол, у высоких дверей.
— Видишь? Я оставляю их здесь. Знай, что я не причиню вреда Тааль-Шийи.
— Ты — не причинишь?… —
…Альен осторожно, но настойчиво подтолкнул Тааль в спину; она сама не поняла, как оказалась в центре пентаграммы, а потом обернулась, глубоко и часто дыша. Мысли у неё путались, а руки, кажется, дрожали — впрочем, неважно… Альен стоял за её спиной, в центре сектора, отведённого для Повелителя Хаоса, и тщательно вычерченные знаки вихрились огнём у его ног. Воздев руку, он просыпал вокруг себя горсть чего-то блестящего; Тааль узнала драконью чешую и почему-то догадалась, что это — дар Андаивиль. Драконица не смогла бы отказать Альену, тем более не зная, зачем ему это…
Точно так же, как не могла она сама.
Вокруг них полыхало колдовство — потоки Силы пронизывали огромную залу, сгущали воздух возле Тааль, проникали ей в горло и грудь. Магия металась меж зеркалами, поднималась от чертежей, покрывавших пол. Всё это сделал Альен… Его черты заострились, синева глаз стала ещё ярче и пронзительней; он побледнел и будто светился изнутри, накаляясь Силой. Зеркало на его поясе сияло алым, как Звезда Дракона.
Он был ужасен и нечеловечески красив — не той красотой, что прежде, а иной, уже не принадлежащей Обетованному. Но он всё ещё был Альеном, её Альеном; и Тааль сглатывала слёзы, тщетно пытаясь достучаться до него. Его мысли были скрыты от неё пламенем Хаоса, чистым огнём, игрой-разрушением без концов и начал. То была абсолютная, совершенная свобода. Он впустил её в себя — и навсегда пропал для Тааль: смотрел на неё, явно не узнавая.
Он видел тысячи сот-миров, которые рождались и умирали, гасли и вспыхивали, сливались и поглощали друг друга. Бездна, и две вечные Цитадели, и зеркальный Центр Мироздания, который в мыслях его накладывался на Долину Отражений, как замок накладывается на собственную схему-чертёж.
Он был свободен.
Он был Повелителем Хаоса — и всё Обетованное скрученным жгутом, смятым шариком пергамента в чернилах лежало на его ладони. Там же, где лежала душа Тааль.
— Я не хочу, — прошептала она сквозь слёзы; она тянулась к нему, но вихри магии не пускали, пестря в глазах разноцветными всполохами. Всё в ней противилось тому, чему предстояло свершиться, и всё отчаянно этого желало. — Я не хочу, Альен. Мы не должны.
Лопатки ныли, будто готовясь выпустить новые крылья. Ныло всё в ней, каждая косточка, каждая мысль корчилась от боли; и неужели эта боль, это пламя — и есть свобода, магия, любовь?…
Полёт, которому не суждено закончиться. Высота, разрывающая в клочки. Долететь до солнца, чтобы сгореть. Чистота создана, чтобы проиграть… — говорили бессмертные.
Так ли?…
— Не хочешь? — спокойно повторил Альен — и шагнул к ней. Он легко мог преодолеть любой барьер внутри сокрывшего их огненного кокона; только Тааль не могла пошевелиться без его дозволения. — Неужели?