Клинки и крылья
Шрифт:
Он тяжко поплатился за это.
Они использовали талант Лауры и довели её до самоубийства, угрожая ему. Они сделали это, а Хелт всё знала.
Линтьель не винил её в подлости: она всего лишь поступила так, как поступил бы любой. А уж винить в нехватке благородства Дом Агерлан может только сумасшедший… Но заплатить она обязана, ибо платят все и за всё. Линтьель до сих пор был привязан к Кезорре — за то, что там люди живут честно: по законам мести. Именно месть он славил этой ночью — ледяную, до мелочей рассчитанную, — но никак не справедливость, не суд и не возмездие от имени богов.
Ослепший старик был, разумеется, бесполезен в качестве соучастника; кроме того, рядом со стариками Линтьеля всегда охватывала гадливость. Сильнее его раздражали, пожалуй, только грязь, чужая расхлябанность и уличные воры… Дорвиг был отвратителен, как любой северянин и любой дряхлый человек. Но обойтись без него не получится: кто иначе объявит воинам Альсунга, что их Двуру Двур покарали боги?… Соверши такое Линтьель, с ним немедленно бы расправились — а вот Дорвиг, которого любят в войске и в Ледяном Чертоге, сумеет всё растолковать. Покажет, почему надо бы завязывать с Великой войной и обживать земли захваченного Ти'арга, почему назрела нужда сменить власть… Почему, в конце концов, на трон Чертога должен снова воссесть мужчина.
Как же славно, должно быть, управлять народом, которому хватает одного довода: так распорядились боги.
Зажмурившись, Линтьель вдохнул пьянящий аромат ночи — запах зелени и весны. Вот бы увидеть утром, сколько альсунгской крови пролилось под Энтором — и скорее домой, в Кезорре: платить любимым учителям…
Мысленно Линтьель уже подбирал слова для новой песни. Она будет прекрасной и жестокой, как и то, что совершится сейчас. Пожалуй, он посвятит её Лауре — той, с кем ушло из мира живых его собственное лицо.
— Я не подставлю Вас, Дорвиг, — прошептал он, протягивая старику руку. — Мы уже у её шатра.
Линтьель перешагнул через тело охранника, и они с Дорвигом двинулись к шатру. Он откинул тяжёлую ткань — сине-белую, в цвет знамён Альсунга. Под лунным светом серебрился вышитый на шатре дракон.
— Добрый вечер, Линтьель и Дорвиг, — произнёс знакомый нежный голос. В нём, как и раньше, звонкие нотки непостижимо сочетались с гортанными; Линтьель не впервые подумал, что Хелт могла бы стать неплохим менестрелем. — Не ждала сегодня гостей.
Королева стояла посреди шатра — спокойная, в роскошном бархатном платье, рукава которого ниспадали почти до земли. Она определённо не ложилась. Плащ из чернобурой лисы был небрежно брошен на сундуке.
С долей сожаления Линтьель оглядел её светло-золотистые волосы, красивую тонкую шею, молодое тело, о котором раньше размышлял не столь отвлечённо… Всегда грустно убивать красоту. Только красота и могла доставить ему истинное наслаждение в этом подлейшем из миров.
Но медлить он не стал — как и отвечать ей. Нескольких плавных и быстрых движений хватило, чтобы швырнуть Хелт на пол, на колени, и вытряхнуть нож, припрятанный в одном из длинных рукавов.
Хелт зашипела, точно кошка, и попыталась призвать магию: Линтьель увидел, как замерцали кончики её пальцев. Кинжалом он деловито срезал зеркало Отражений с её пояса, какой-то амулет — с шеи, а потом скрутил руки ей за спиной. Белая Королева
— Как нелюбезно, господин Эсте, — протянула она, улыбаясь краешком губ. — Нелюбезно и внезапно… Я могу позвать Ао.
— Какого ещё Ао? — с отвращением спросил Дорвиг. Хмурой горой он застыл у входа в шатёр — устрашающая фигура в неверном свете факелов. — Твоя охрана мертва.
— Ао у Вас уже нет, — проигнорировав его, сказал Линтьель. Согнув руку в локте, он крепко стиснул запястья Хелт, а другой рукой прижимал кинжал к её горлу. Золочёная рукоять приятно врезалась в пальцы; не скрывая удовольствия, Линтьель наблюдал, как бледная кожа над губой королевы покрывается бусинками пота. — Его украли, не так ли? Ещё в Академии. Белый волк Вам больше не поможет, и магия тауриллиан — тоже.
— В ставке есть воины.
— Но нет тех, кто спасёт Вас. Здесь горстка людей, и они едва дышат… Ваше войско теперь — гора мертвецов под Энтором, моя королева. И это мне тоже известно.
Хелт коротко выдохнула.
— Ты вернулся к лорду Заэру? Тебе заплатили?
— Я узнал о Лауре. Ваше величество, она была моей сестрой.
— В бездну сестёр! — прорычал Дорвиг, с лязгом доставая Фортугаст. — Тысячи мужей Альсунга погибли из-за твоих происков — вот что важно. Тысячи и десятки тысяч, если не сотни, отдала ты богине смерти — не ради королевства, но ради себя. Именем богов, встречай свой суд и воздаяние!
Линтьель невольно поморщился: он не любил такое грубое и громоздкое оружие — хуже мясницкого топорика… Но выбора нет. Хелт смотрела на волнистое лезвие, и её зрачки медленно расширялись, заполняя голубизну радужки.
— О, понимаю… — прошептала она. — Понимаю теперь, почему ты предал меня, Дорвиг. Ты не простил мне свою слепоту, о обиженный воин?
Змеиная язвительность — такая знакомая и такая банальная… Линтьель был почти разочарован.
Дорвиг шагнул к ней, занося над головой меч.
— Я не простил тебе их. Каждого из них. А главное — Хордаго, Форгвина и молодого Конгвара… Отвечай мне, как на суде, женщина: в их смертях есть твоя вина?
Хелт презрительно усмехнулась.
— Кто ты такой, чтобы судить меня? Особенно железкой Хордаго? — она затряслась в тихом и жутком смехе. Линтьель теперь разглядел в ней ещё больше жалкого, постыдного; так под разноцветными шелками открываются струпья болезни… Ему хотелось поскорее со всем закончить. — Да, это по моему приказу сотник Увальд подсыпал яд в кубок старика… Перед той битвой это я напоила Форгвина, моего мужа, отнимающим силы зельем. Пусть твои несуществующие боги убьют меня прямо сейчас, Дорвиг, если хотя бы миг я жалела об этом!.. Я ненавидела Форгвина и его отца, — Хелт перевела дыхание, будто перед последним змеиным броском. — И я убедила дурачка Конгвара начать Великую войну за Обетованное, хоть и не убивала его. Видишь, Дорвиг? Я не скрываю правды. Но это никакой не суд — ты просто убиваешь свою королеву ночью, заодно с кезоррианцем-колдуном. Ты доволен таким положением?