Клинок мертвеца
Шрифт:
Коул моргнул. Он кое–что знал о снах.
— Что вы имеете в виду? Что с ним случилось?
Глаза женщины увлажнились.
— После того как наш сын погиб на войне, он стал очень подавленным. Начал бормотать что–то про трехглазого демона, который преследовал его в ночных кошмарах. Вскоре он не мог уже говорить ни о чем другом, кроме благословенных объятий Безымянного. Однажды утром я проснулась, а он ушел.
— Ушел? Вы имеете в виду, что он умер?
По щеке булочницы покатилась слеза, и Коул смутился: стоит тут, машет бумагой в лицо старухи.
— Не умер. Это было
— Ладно.
Коул аккуратно сложил документ в карман и сделал шаг назад. Менее всего ему хотелось влезать в какие–то странности, которые творились со старухой. Он положил хлеб на прилавок и повернулся, чтобы уйти.
— Подожди, — сказала булочница. — Возьми это. Не беспокойся об оплате. Ты напоминаешь мне его. Моего сына, я имею в виду. Суровые наступили времена после того, как он и его отец оставили меня здесь одну–одинешеньку, но тебе, похоже, очень нужно чем–то заправиться.
Коул заколебался. Он вгляделся в запущенный домишко, стены, покрытые трещинами. Глубокие морщины горя, избороздившие лицо булочницы.
— А сколько стоит буханка хлеба? — спросил он резко.
— Пятнадцать медяков. Но тебе не нужно мне ничего давать.
— Житель Сонливии всегда платит по долгам, — энергично заявил Даварус. — Кажется, это дороговато, но я сделаю здесь пометку, чтобы не забыть. Пятнадцать серебряных монет причитаются…
Он умолк, выжидая, пока до нее дойдет.
— Зачем… это Рене. Гляди–ка, пожалел старуху! Ты герой какой–то?
Коул поморщился.
— Нет, не герой, — ответил он. — Определенно не герой. Скажите–ка, где мне найти конюшню? Мне нужна лошадь.
«Однажды ты станешь великим. Как твой отец».
Гарретт частенько говорил так мальчику, когда Коул рос на его попечении. Эта простая истина легла в основу тех лет, которые сформировали личность Даваруса Коула. Придала ему уверенности, что он должен быть смелее остальных. Лучше остальных. Быть героем.
— Я не герой, — с горечью повторил он себе в третий или четвертый раз за сегодняшнее утро. — Мой отец был убийцей. Моя мать — шлюхой.
Он пришпорил лошадь, и та ответила тихим ржанием. Дорога на восток из портового города Ро’веда к Кархейну дала ему массу времени для размышлений над его несчастной жизнью, которая до самых недавних пор зиждилась на сплошной лжи.
Коул извлек Проклятие Мага из ножен и пристально посмотрел на клинок. Зимнее солнце красиво отражалось от металла, ярко светился в его лучах рубин эфеса.
«Как глаза того ублюдка, который напал на меня на „Ласке“». Того ублюдка, который убил его друга Эда. Коул потрогал золотой ключ, висевший теперь у него на шее. Он понятия не имел, каково его предназначение, но в том, чтобы взять что–то у Волгреда после его смерти, было какое–то, пусть и малое, удовлетворение. Взять что–то у убийцы, который забрал жизнь Эда.
Он перевел взгляд на клинок, сверкавший в руке, и испытал отвращение.
— У меня ведь никогда не было выбора, правда? — пробормотал он. — Таков предначертанный мне путь. Все
Его так и подмывало швырнуть Проклятие Мага в кусты и ускакать, не оглядываясь. Тогда найти кинжал снова было бы практически невозможно. Тарбонн даже зимой покрывала буйная зеленая растительность. Юноша скакал мимо мягко чередующихся холмов с нагими деревьями, булькающими ручьями и пастбищами всевозможных оттенков травы, складывавшимися в приятное глазу полотно.
Коул снова уставился на Проклятие Мага. Истина состоялась в том, что он был бы никем, не обладай он этим правом по рождению. Заколдованным кинжалом, который его отец, Иллариус Коул, завещал ему при последнем вздохе.
«Этот кинжал — вот кто я есть, — с отчаяньем осознал он. — Он — все, что я есть».
Ужасное проклятие, которое Коул нес в себе, означало, что он зачахнет и в конце концов погибнет, если не будет убивать Проклятием Мага, причем часто. Жизненная сила, которую он похитил у Нерожденной на крыше Звездной Башни, иссякла. Его кожа уже побледнела, а в волосах было полно седины. Если он вскоре не утолит божественный голод, тот поглотит его.
«Да почему же я все это делаю?» Единственной ценностью в его жизни была Саша. В тот день, когда он в конце концов набрался бы мужества сказать ей о своих истинных чувствах, все его надежды и мечты навсегда разбились бы вдребезги.
«Она умнее тебя. Привлекательнее тебя. У нее нет безнадежной пагубной привычки, которая в конечном счете ее уничтожит».
Саша всегда была лучшей из них, это правда. Никаких шансов, что она захочет иметь что–то общее с убийцей и шлюхиным отродьем — она заслуживала большего.
Он ощутил легчайшее прикосновение и, слегка повернув голову, увидел, как Полуночница игриво трогала его лапкой за шею. Маленький черный котенок удобно расположился в его заплечном мешке. Опустив руку в карман, Коул извлек крошечный кусочек рыбы, которую стянул с корабля перед высадкой. Даварус знать не знал, как ухаживать за котенком, но он обещал Эду позаботиться о ней, вот и все.
У Коула начал болеть зад, и он подумал, сколько же еще осталось до Кархейна. Столица Тарбонна была одним из старейших городов к северу от Солнечных земель. По слухам, не столь большой город, как Сонливия, не такой таинственный, как Теласса, некогда он был известен как Сокровище Девяти Королевств, до того как Война с Богами изменила регион. Пусть теперь он сохранил лишь тень прежней славы, Кархейн был тем не менее известен как центр искусства, культуры и торговли.
Не то чтобы Коул располагал временем испробовать что- нибудь из этого, особенно — бордели, которыми так славился розовый квартал. Нет, его уделом была роль посыльного сильных мира сего. Он не представлял себе, как проникнет во дворец и встретится с этой Заторой. Белая Госпожа вручила Коулу письмо для передачи советнице короля. Такой весьма безыскусный способ общения поразил его: ведь обе они были магами и могли, предположительно, отправить послание посредством сна, или волшебного духа, или еще какой загадочной дребедени, но, в конце концов, кто он такой, чтобы что–то выспрашивать у лорда–мага?