Клинок Шарпа
Шрифт:
Первый холм был небольшим, но высоким. Будучи таковым, он, разумеется, был слишком крутым для того, чтобы что-нибудь на нем выращивать, поэтому предназначался для овец, кроликов, гнездившихся в камнях скорпионов и ястребов, устроившихся на плоской вершине. Холм располагался ровно на юг от гряды, и так близко, что долину между ними можно было бы назвать седловиной: с воздуха они напоминали восклицательный знак, завершенный точкой.
Если аист, покинув свое гнездо на куполе нового собора Саламанки, направится по прямой за реку и дальше, над полями, он обязательно пролетит над вершиной этого небольшого холма. Если же он не остановится, в трех четвертях мили от первого он встретит и второй холм, одиноко возвышающийся в море спелой пшеницы – побольше первого, но ниже. Коротким тире располагается
Когда Господь Бог творил мир, он создал эту равнину для кавалерии: она была практически ровной и твердой – или будет таковой, когда солнце высушит последствия ночного ливня. Арапилы, Большой и Малый, Господь создал для артиллеристов: со своих позиций, специально созданных плоскими, чтобы орудия было удобнее устанавливать, пушки будут властвовать над равниной. Для пехоты Бог не сделал ничего – кроме земли, в которой легко копать могилы, но для того пехота и создана.
Все это Шарп увидел за считаные секунды, поскольку его работой и было осматривать местность с позиций ее удобства для того, чтобы убивать людей. Если ему удалось обмануть маркизу, сегодня здесь будет бойня. Впрочем, смерть уже начинала собирать урожай: в долине между британскими холмами и французскими скалами хаотично палили стрелки. Винтовки, уже забрав несколько жизней, заставили врага прятаться за вершинами скал – но никто не воспринимал этот бой всерьез. А вот вторая стычка вышла посерьезнее: португальские части были посланы захватить Большой Арапил, но французская пехота обогнала их и смела со склона мушкетным огнем. Португальцы потерпели неудачу, а французы захватили одну из двух артиллеристских платформ, возвышавшихся над полем боя, и уже втягивали туда пушки. Два британских орудия молчаливо застыли на Малом Арапиле: пушкари сушили мундиры и гадали, что принесет день – может, еще один отчаянный переход по буеракам наперегонки с французами? Они хотели сражаться, но слишком много дней этой кампании уже закончилось унылым отступлением.
Подъехав к маленькой ферме возле южной оконечности холмов, где так и сновали штабные офицеры, Шарп остановил коня и неуклюже соскользнул с седла. Знакомый голос заставил его обернуться:
– Ричард! Ричард! – к нему спешил Хоган, раскинув руки так, как будто хотел обнять Шарпа вместе с конем. Майор остановился, недоверчиво качая головой, ухватил руку Шарпа и нервно потряс ее: – Вот уж не думал увидеть тебя снова. Воскрес из мертвых! Выглядишь гораздо лучше. Как рана?
– Доктора говорят, еще месяц поболит, сэр.
Хоган расплылся от радости:
– Я думал, ты умер! А уж когда мы тебя вынесли из подвала... – он снова покачал головой. – Как ты себя чувствуешь?
– Пока могу бить только вполсилы, – Шарп был смущен откровенным счастьем Хогана: как всегда, в присутствии посторонних он предпочитал полуофициальный тон. – А вы как, сэр?
– Неплохо. Хорошо, все-таки, тебя видеть, – он перевел взгляд на коня, глаза удивленно расширились: – Ты вдруг разбогател?
– Это подарок, сэр.
Хоган, обожавший лошадей, раздвинул губы скакуна, чтобы взглянуть на зубы, потом ощупал ноги, живот и восхищенно произнес:
– Каков красавец! Подарок, говоришь?
– От маркизы де Касарес эль-Гранде-и-Мелида Садаба
– О! А! – Хоган покраснел, потрепал коня по холке и взглянул на Шарпа. – Прости, Ричард.
– За что? Думаю, изрядным дураком я себя выставил.
– Хотел бы я быть на твоем месте, – ухмыльнулся Хоган. – Ты сказал ей?
– Да.
– И она поверила?
– Да.
Хоган
– Отлично, отлично, – не в силах сдержать радость, он даже начал приплясывать джигу [90] , потом, сияя, обернулся к Шарпу: – Как же замечательно! Надо рассказать Пэру. Ты завтракал?
90
Быстрый танец кельтского происхождения, распространенный в Ирландии и Шотландии.
– Да, сэр.
– Ну так позавтракаешь еще! Мой слуга отведет коня, – он остановился и посмотрел в лицо Шарпу: – Трудно было?
– Да.
Хоган пожал плечами:
– Прости еще раз. Но если это сработает, Ричард...
– Я знаю.
Если ложь сработает, будет битва. Огромная подсыхающая равнина к югу от селения, вокруг двух холмов, будет залита кровью – и все благодаря темной ночи, полной грома, предательства и любви. Шарп вздохнул и пошел завтракать.
Глава 20
Солнце поднималось выше, оно жарило все сильнее, высушив поле боя и раскалив камни так, что до них невозможно было дотронуться. Горизонт затянуло дымкой, над плоскими вершинами Арапил подрагивало марево. Артиллеристы плевали на стволы орудий, слюна мгновенно вскипала и испарялась – а ведь пушки еще даже не стреляли. В траве и среди колосьев пшеницы шуршали насекомые, бабочки облетали маки и васильки, последние остатки облаков растворились в воздухе. Равнина прожарилась и казалась почти пустой: от холмов до самых скал можно было заметить не больше сотни из ста тысяч собравшихся у Арапил людей. Наступила среда, 22 июля 1812 года.
Огюсту Мармону было тридцать шесть. Он был герцогом Рагузским, но это имело для него мало значения по сравнению с почетным званием самого молодого маршала Франции – и самого нетерпеливого. Этот англичанин, Веллингтон, разбил всех французских генералов, с которыми столкнулся – но Мармона ему не победить. Огюст Мармон, сын владельца небольшой скобяной фабрики, переманеврировал Веллингтона, обошел его на марше, оставалось только обогнать его по пути в Португалию. Но сейчас, когда утро уже готово было смениться днем, он колебался.
Мармон осадил коня у подножия Большого Арапила, спешился и взобрался по крутому склону пешком. Для устойчивости оперев подзорную трубу о колесо пушки, он долго и тщательно изучал Малый Арапил, деревушку и ферму у южной оконечности холмов. Другие офицеры также уставились в подзорные трубы. Один из них, штабной, ткнул пальцем в ферму:
– Там, сэр.
Мармон прищурился, когда солнце отразилось от медного корпуса подзорной трубы, и навел ее на цель: там, отчетливо различимый в окуляре, был человек в длинном синем сюртуке, серых брюках и простой темной шляпе. Итак, Веллингтон здесь. Мармон проворчал:
– И что же он делает?
– Завтракает, сэр? – слова штабного потонули во всеобщем хохоте.
Маршал нахмурился:
– Уходит или остается?
На этот раз никто не решился ответить. Мармон перевел подзорную трубу налево и увидел две британских пушки на Малом Арапиле, потом еще несколько – не больше четырех – на холме за селением. Орудий немного, бояться нечего. Он выпрямился и глянул на запад:
– Как почва?
– Подсохла, сэр.
На западе призывно расстилалась равнина: она была пуста, эта широкая золотая дорога, по которой он обгонит Веллингтона. У Мармона чесались руки отдать команду двигаться, обогнать британцев, перекрыть дорогу и одержать победу, чтобы Франция, Европа и весь мир узнали: Огюст Мармон разбил британскую армию. Он уже чувствовал вкус этой победы: он сам выберет поле битвы и заставит красномундирную пехоту атаковать вверх по какому-нибудь невероятному склону, простреливаемому его любимой артиллерией. Мармон даже представил, как ядра и картечь врезаются в беспомощные шеренги. Но стоя на вершине большого Арапила, он вдруг почувствовал сомнение: он видел красные мундиры, пушки на холме, но не мог сказать, были ли они арьергардом или чем-то большим. Так уходят или остаются?