Клипер «Орион»
Шрифт:
— Пожалуй… — сказал командир. — Только бы продержался туман.
— Это одно из условий.
— А сколько этих условий?
— Многовато, Воин Андреевич.
— Надо их свести к минимуму.
— Каким образом?
— Действовать решительно!
— Постараемся. И да поможет нам бог.
Командир стал ходить по зеленой ковровой дорожке от стола к двери, заложив руки за спину, как привык ходить на мостике. Он был одет по-домашнему, в шлепанцах, в рубашке голландского полотна, и в этом наряде выглядел
Старший офицер находился в полной форме, только за работой он позволил себе расстегнуть китель, но тотчас же застегнул крючки, как только поднялся из-за стола. Его не покидало тревожное чувство ответственности за людей, за корабль и особенная, непривычная боязнь, что все пойдет прахом, «Орион» под конвоем на буксире приведут в порт как военный трофей. Усилием воли старший офицер прогнал эту мысль. Их замысел мог провалиться, как он убеждал себя, только благодаря случайности.
И он стал, уже в который раз, мысленно проходить по белому полю карты, испещренному цифрами глубин вдоль скалистого побережья Корнуэлла, минуя островки, предательские рифы, банки, мели, проскальзывая мимо постов на берегу, незаметно расходясь с патрульными миноносцами…
— Жарковато, — нарушил молчание командир, подходя к открытому иллюминатору. — Наш стармех изрядно греет. И это не плохо. Я приказал топить, а не то заплесневеем в Англии. Матросы тепло любят, да я и сам грешен, тоже предпочитаю достаточную температуру. А туманчик изрядный, и какой-то у этого английского тумана запашишко особенный. Вы не находите? Ну что вы, мамочка, все на нее не налюбуетесь?
— Надо бы вот здесь взять на полмили мористей. Если пойдем в отлив, то…
— Да нет, все правильно. Хоть и в отлив, под килем футов десять останется. Сбросьте китель. Чайку выпьем. Феклин! Что там у тебя?
— Пакет, ваше высокоблагород… Ах, виноват, нет-нет да «благородие» с языка срывается. Вот пакет, гражданин капитан второго ранга. Только что портовый катер доставил. Вахтенный начальник приказали вам передать. — Феклин замер, вытянув шею. Пока он бежал с пакетом, все встречные матросы бросали шепотом:
— Ты там не зевай.
— Краем уха прихвати.
— Как и что… Сам знаешь…
— Знаем. Не учи! — неизменно отвечал Феклин и сейчас медлил у дверей в надежде уловить, о чем бумага от Бульдожки — так почему-то прозвали матросы адмирала, не видев его ни разу.
— Посмотрим, что пишет адмирал, — сказал командир, разрезая ножницами конверт. — А ты, Феклин, иди распорядись насчет чайку да принеси к чаю…
— Есть, к чаю! Коньяку или бурдо? — осведомился вестовой, выражая всей своей складной фигурой горячее стремление
— Ямайского рому, — сказал командир, вытаскивая из конверта бумагу.
— Рому?! — как эхо, повторил Феклин — и остался стоять у дверей, полураскрыв рот.
— Да, рому. Живо!
— Есть, живо!
— Ну?
— Кажись, и ром был…
— Кажись?.. Ого, да здесь целое послание. Вот что значит наступить начальству на любимую мозоль. — Командир прищурился и, как все дальнозоркие люди, далеко отставив руки с бумагой, стал разбирать английский текст приказа, покачал головой. — Сдать груз. Ну и ну! Читайте, Николай Павлович, а то я к вечеру слабею глазами. Ну а ты что стоишь? Или опять ром выпил?
— Никак нет. Как можно? Сейчас представлю! — И, повернувшись кругом прищелкнув каблуками, Феклин вылетел из салопа и первым делом поведал ожидавшим его на юте Громову и Трушину: — Ну, братцы, я продержался сколь мог и все подметил: Сам-то, Мамочка наш, говорит мне: «Сообрази насчет рома, Феклин» — и конверт распатронивает. Надо идти, как положено, а я засомневался насчет рома.
— Выдул ром-то? — спросил Трушин.
— Да не. Разве самую малость. Это я чтобы продержаться в каюте, а сам слушаю да смотрю, как и что.
— Кончай молоть, Илья, — осадил его Громов. — Что в бумаге?
— Бульдожка груз требует, чтобы сдать его ему.
— Ну?
— Ну, а наши сумневаются насчет сдачи и мозгуют в другую сторону, курс уже проложили, чтобы домой, значит.
— Ты что, видал карту? — спросил Громов.
— Как зашел, а она у них на столе разложена и на пей курс. Из бухты право руля и вдоль берега, в обход, значит, ихних островов, а там их столько понабросано, так что надо глаз и ухо востро держать, да они провели — любо-дорого смотреть.
Громов хлопнул вестового по плечу: — Так держать, Феклин! Давай насчет рома действуй и посматривай. Пошли, Роман, дело есть.
— Это насчет чего, братцы? — полюбопытствовал Феклин. — Дело-то?
— Да так, между прочим. Время придет — узнаешь, да не вздумай лясничать насчет этого ни с Грызловым, ни с Брюшковым, да и Бревешкина поостерегайся. Ну, посматривай, Илья!
Феклин обиделся. Будто он сам не знал, с кем можно делиться секретами, а с кем нельзя, но его больно задело высказанное ему недоверие.
— Тоже мне, посматривай! — проворчал он. — И у них тайны да секреты.
Как из-под палубы, появился унтер-офицер Бревешкин.
— А, Илья Фомич! Наше вам!
— Бывай здоров, Никон Кузьмич.
— Нет, ты постой!
— Не могу. Командир требует.
— Со мной, так командир, а с этой шпаной есть время лясы точить? С чем они к тебе приставали? Поди, насчет бумаги выспрашивали?
— Да, Никон Кузьмич, но я и сам ничегошеньки не знаю.