Клипы
Шрифт:
Из записной книжки Мамая
У озера, голубого, точно выкроено оно из неба, слышал я пенье птицы. И я подумал: какая разница, жива она или мертва, ведь голос ее жив потому, что жив я. И только когда голос умер, я понял, что птица была живой.
В озере, голубом, точно выкроено оно из неба, вижу я руку, что тянется ко мне. Но я не могу пожать эту руку, ибо это не твоя рука, а моя. А всякая тварь служит две службы: одну злу, другую - добру. И если бы каждый добрый человек убил хотя бы по одному злодею, то на Земле не осталось бы ни одного доброго человека.
Разве
ЕВАНГЕЛИНА (Рассказ Ланы)
А с девочкой по имени Евангелина случилось то, что и в эту последнюю ночь ей опять, в который уже раз, приснилась мама.
Мама взяла ее за руку и повела за собой, и Евочка слышала свои, Евочкины, гулкие, как бы шелестевшие в ней, движения, а после она смотрела на маму и трогала ее лицо, и садилась к ней на колени, и чувствовала себя перед тем большим, что может взять ее на руки и взять с собой.
А потом они пришли на маленькую, с теплой водой, речку, и воздух вокруг был розовый, душный, и Евочка села, положив на ладони свое круглое, горячее от духоты лицо, а было светло, хотя стояла ночь, и на воде прыгало ее отражение, и она сидела на берегу, точно в теплом сне...
Всегда, когда раньше жила у бабушки, Евочка просыпалась и глядела на белую кирпичную печь, и белую, спускавшуюся вниз лесенкой, трубу воображала лицом чьим-то, с носом и подбородком, так же, как облака она иногда видела похожие на человеческие головы - с папахами, с усами, скривившиеся серьезно и как бы думая, - и, спрятавшись в уютное тепло под одеялом, она тихонечко прицеливалась пальцем в это лицо и, чувствуя себя мальчишкой с пистолетом, а лицо это было - всадник, шептала: "К-х!"...
Но теперь, едва лишь открыв глаза, она увидела, что приехала мама Мара, какая-то рыхлая и не толстая такая, как прежде, а словно из нее приспустили воздуху, и, как вчерашний шарик воздушный, она вдруг скисла, обморщилась, и в могучем теле ее появилось что-то неуверенное, точно она все пугалась наткнуться на гвоздь и зашипеть.
Папа Юра ходил в трусах и в майке и прижимал к груди закутанного в пеленки ребенка, и глядел жалобно, и твердил:
"Есть хочет!"
И полные ноги папины подрагивали, а пальцы на ногах его пошевеливались, как будто тоже хотели бы пойти куда-нибудь и что-нибудь съесть.
Папа взглянул на Евочку и проговорил:
"Что ж ты так... и не улыбнешься..."
А Евочка подумала, что почему, она и смеяться умеет, и папа видел это вчера, а все ж ей было неудобно, что он тут, а она умылась и стоит с мокрым лицом, и когда Юра вышел, она вытерлась и пошла есть кашу, и ела, и было вкусно, и она думала, что мама Мара добрая и поэтому ей вкусно.
К вечеру накрывали на стол. Все суетились, и только Женечка путался в коридоре с велосипедом. Кресла и стулья собрали в гостиной, и папа Юра пронес еще ножками вперед из кабинета тяжелый полированный стол, как казалось, даже сопевший от собственной тяжести.
Затем появились гости, и все они где-то рядом смеялись и говорили, а Евочка сидела в ванной, и ей отчего-то казалось стыдным, что вот-вот сюда кто-то станет стучаться, а она тут сидит.
В
"Я - Гойя!"
И все улыбались, и было хорошо, а потом, когда в веселье уже наступила та особая притупленная легкость, а елка мигала и лепила по комнате разноцветные пятна, а стол выглядывал уже как-то сконфуженно, точно штангист в незнакомой компании, на которого вдруг, позабывшись, стали все облокачиваться и измазали салатом, а голоса уже продирались сквозь возбужденный гам... Юра танцевал как мушкетер, внезапно вытягивая к кому-нибудь изящную ладонь и глядя исподлобья и поджав губы, а теперь вот сел и хохотал, когда Мара, поправляя указательным пальцем очки на толстом носу, рассказывала, как некогда пьяненький Юра в общежитии все ходил, набрав воды в воздушный шарик, и прижимал пузырь к груди, и лукаво хотел в кого-нибудь брызнуть... В умывальной он пустил струйку в огромного, туповатого студента Шапкина, и Мара видела, как со счастливым смехом метнулся Юра в коридор, а вслед ему на мгновение высунулась из двери Шапкинская нога...
Вечеринка была уже в разгаре, когда пришли новые гости.
"А как у нас квартира, спокойная?
– спрашивал один из них, с курносой и простецкой, словно натянутой за виски рожицей.
– Там не будут соседи рваться с танками?"
"Игорек, - представил его Юра.
– А этот мрачный тип - это Филиппов".
"Фил", - сказал Филиппов.
Гостей повели к ребенку. Девочка спала вся в пеленках, и только выглядывало наружу красное, будто из бани, лицо.
"Елена Плестлясная", - нежно сказала мать.
Гости пели. Лезвие медиатора ревело на гитарных струнах, а Фил с напряжением говорил, и голос его то набирал высоту, содрогаясь от силы, то ехидно корчился в уголках губ, а Игорек вторил и качал головой, и с блаженным плачем прикрывал глаза...
Минула еще одна бессонная ночь,
Дым ест глаза и кофе кипит в кофеварке...
Сегодня я понял, что вся моя прошлая жизнь
Была вовсе не жизнь, а - жизнь в зоопарке.
И решетки кварталов, смотри - кругом клетки квартир,
Серо-красный служитель так грозно глядит из-под арки...
А я не в обиде - ведь он не знает, что мы, он не знает,
Что все мы живем в зоопарке.
И кто-то пьет водку, а кто-то курит траву,
А кое-кто даже коллекционирует марки,
Пытаясь уйти от себя и пытаясь забыть
Тот факт, что они живут в зоопарке.
Мне кажется, что я скоро возьму и сойду с ума.
Солнце печет и становится очень жарко...
Но кто бы ты ни был, я прошу тебя: постой, не уходи!