Клише участи
Шрифт:
– Лес миновали, железная дорога…Когда к насыпи подошли, вдали поезд показался… конвой командует: «На колени!». Прямо в снег плюхаемся, ждем, пока пройдет товарный. Сам думаю : «Неужели в последний раз вот так? Врут. Не верь». Вагоны над головой грохочут… Встали – строй на работы, а меня на станцию. Везли в купе, и я до самой Москвы отсыпался. Совещание в наркомате обороны – в президиуме академики, адмиралы, генералы… Мой доклад шел третьим. Стенографистка подходит : «Как ваша фамилия?». Мне съерничать захотелось, назвал ей свой номер лагерный. Она решила, что я суперзасекреченный, так и проставила
– Это вы там свои парогазовые турбины защищали? Уже тогда? – осторожно спросил, явно знакомый с сутью работ Кольцова, капитан первого ранга.
– Не только, там и о гидрореактивных ускорителях речь шла. Ладно… Доклад прошел триумфально. Подходили, поздравляли, руки трясли… Ко мне полковник приставлен был, когда в гостиницу возвращались, он в машине мне говорит: «Миша, сегодня твой день. Проси, что хочешь. Хочешь в ресторан?». – Кольцов горько усмехнулся. – Я попросил у ларька остановиться, кружку пива выпить… Сейчас уже можно сказать – если бы не «атомы», на современных лодках стояли бы мои двигатели.
Кольцов пригубил из рюмки водки, которую не разрешил убирать со стола, несмотря на то, что уже перешли к десерту, и, почувствовав, что все хотят слушать его дальше, повиновался
– Но потом все оказалось не таким радужным, через два дня меня вернули назад, потом определили в спецточку МВД, и держали там до пятьдесят второго года. А еще через год, Леночка, я познакомился с твоим папой.
– В Горьком?
– Да. Он тогда вернулся из Германии, где демонтировал заводы, по производству подводных лодок – немецких «Вальтеров» – проект, откуда мы немало почерпнули в свое время. Да ты должна знать. Кто у вас в институте корпуса читает, Вайнштейн? Уж он наверняка упоминал об этом.
Горьковская верфь была для меня последним шансом. Драгоценным шансом. Зосим Александрович ведь тогда и разрешение на проживание в Горьком для меня выбил. В отделах кадров меня до этого встречали примерно так – начальник знакомился с личным делом и в следующий мой визит вел себя подчеркнуто дружелюбно, всячески демонстрируя свое осуждение недавних порядков. Снимал наручные часы и , показывая мне, говорил : « Американские. Точность изумительная, просто фантастика какая-то! А скажи я это пару лет назад, где бы я был, а ?». И прежде, чем промямлить отказ, сокрушенно вздыхал, ссылаясь на первый отдел.
За окнами зашумел ветер и по окнам забарабанили твердые капли дождя, заполняя возникшую паузу в монологе. Перемена в погоде подтолкнула к смене темы разговора.
– Михаил Георгиевич, а я вашу чеканку в кают-компании собираюсь повесить. – Пущкин размашисто улыбнулся, поворачиваясь всем телом к Кольцову- Ту самую, что вы мне на день рождения подарили.. С видом на Петропалвовку. Мастерская работа. Никто не верит, что автор не профессиональный художник.
– Смотри, лодку не перегрузи, Александр Сергеевич. Сам знаешь какое водоизмещение у нас крохотное.
– Нет, правда – почему бы вам свою персональную выставку не открыть? Даже того, что здесь на даче представлено, вполне хватило бы.
Кольцов пропустил мимо ушей льстивое и явно риторическое предложение.
– А
Он отвечал, что еще не определился, и хотя занимается в СНО по торакальной хирургии, но сейчас все больше склоняется к мысли, что общая хирургия интересней, разнообразней, там больше простора для рук. В конце концов, сердце – это только мышца.
– Кстати, Миша, ты давно не делал кардиограмму. Глотаешь валидол горстями, вместо того, чтоб к врачу сходить.
– Ну, мало ли чего я давно не делал, – Кольцов выразительно посмотрел на жену, пытаясь вызвать ее смущение, но это ему не удалось.
– Лена, я вижу пора убирать бутылки.
– Время убирать и время собирать… бутылки. А главное – время сдавать. Когда-то это помогало дотянуть до зарплаты. Я иногда с ужасом думаю, сколько же денег прошло через мои руки! Не буду говорить насколько мы их оправдали, думаю, что все-таки оправдали… Но с возрастом люди становятся скупы, и сейчас я далеко не так просто воспринимаю миллионные бюджеты моего КБ. «Жигули» можно было бы каждому подбирать под цвет глаз.
Пушкин тяжело вздохнул и солидно покачал головой, демонстративно подтверждая свое согласие с таким выводом.
– А что, если нам перебраться в гостиную и разжечь камин? Но перед этим предлагаю выпить за ваш союз, молодые люди. Достаточно беглого взгляда, чтоб понять – вы пара, и поверьте, я редко кому это говорил.
Потом Пушкин заспешил на электричку, пришлось выпить еще на посошок. Последняя порция водки оказалась лишней. Какое-то время он заставил себя сидеть, как ни в чем не бывало, улыбаться, выдавить из себя : «Конечно, с удовольствием» в ответ на предложение послушать Вертинского, но скоро понял, что сопротивление бесполезно и , стараясь избегать резких движений, встал и вышел прочь. Не замечая дождя, медленно, словно за ним могли наблюдать, прошел по заросшему участку к задней калитке и, пройдя еще несколько метров, очутился в лесу, где его уже никто не мог видеть.
Потом, когда стало легче, с благодарностью оттолкнулся от мощного ствола ели, корни которой только что осквернил, и вышел под дождь. Надеясь протрезветь, он не торопился уходить из-под холодных капель льющейся с неба воды. Одновременно он испытывал облегчение, что на время покинул общество Кольцова. Он понимал, что на его фоне сам выглядел невзрачно. Глупо, конечно, так думать – Кольцов в три раза старше… и все-таки там, на веранде, он не мог побороть в себе зависть к этому человеку, который даже легко перепил его, молодого, не говоря уже о всем остальном.
Пред глазами мокли в темноте серые задники соседских дач: сарайчики, поленницы, грядки под целлофановыми пленками, будки уборных… Задворки… тоже среда обитания.
Вернувшись в дом, он понял, что никто не обратил внимания на его отсутствие.
«Где-то возле Огненной Земли,
Плавают в сиреневом тумане,
Мертвые, седые корабли…» Ни на что не похожие, и слова, и голос, и музыка.
– Журфикс в разгаре, – ехидно шепнул он, подсев к Лене. – Сейчас полагалось бы свечи зажечь, в лото сыграть, а лучше в настольный крокет. Ты умеешь, надеюсь?