Клочок земли чужой

Кинг Фрэнсис

Профессор Курода вынул записную книжку.

— Позвольте, я запишу. Эта вещь называется «Мышеловка»?

— Совершенно верно.

— И автор ее — мисс Маргарет Локвуд?

— Да нет же, нет, профессор Курода!

Тут мне пришлось оставить их и идти встречать входящих гостей, а когда через четверть часа я отыскал профессора, он опять был один и, стоя спиной ко всем, рассматривал мои книги. Я подошел к нему.

— Ну, теперь я позакомлю вас с мистером Долби.

— Нет-нет, мистер Кинг. Пожалуйста, не надо!

— Он вам понравится.

— Но

у меня нет опыта в... общении с политическими деятелями... Я... я не знаю, как...

Подошел мистер Долби.

— Право, Кинг, у вас сегодня очень мило, очень.— Он жадно глотнул виски.— Сейчас у меня был прелюбопытный разговор с мэром.— Он указал бокалом на губернатора.— На редкость забавный старикан.

— Он губернатор,— сказал я.

— Ну, пускай губернатор. Мы говорили о моей предстоящей речи в Асоке.

— В Осаке.

— Да, вот именно. И он дал мне кое-какие советы. Очень даже полезные советы. А с вами мы, кажется, знакомы, не так ли?

Он повернулся к профессору Курода, причем на лице у профессора появилась страдальческая улыбка, почти гримаса, и он бросил на меня взгляд, полный ужаса.

— Понимаете, у меня еще не было времени просмотреть вашу брошюру, но я непременно это сделаю. Мой личный секретарь, вон тот, Дэвид Суинтон, говорит, что перелистал ее. Этот Дэвид — малый с головой, и у него на все хватает времени. Японские университеты, основанные миссионерами, — эта тема заслуживает внимания. — Он снова глотнул виски и, прежде чем я успел вмешаться, продолжал: — Профессор, вы-то мне и нужны, я хочу с вами посоветоваться. Насколько я представляю себе положение в Японии — если я ошибаюсь, вы меня поправляйте без церемоний, — война многое изменила здесь в лучшую сторону — демократизировался общественный уклад, возрос жизненный уровень. Но вместе с тем она в какой-то мере подорвала традиционные моральные устои японского народа...

— Мне кажется... вы ошибаетесь... — начал Курода, но Долби не дал ему сказать.

— Смею вас заверить! Этого не видит только слепой.

Тут мне пришлось их оставить, чтобы попрощаться с одним высокопоставленным гостем. Когда я снова посмотрел в их сторону, Долби все еще раскачивался перед профессором Курода, который замер на месте, словно загипнотизированный.

— первостепенная важность семейной основы... упадок веры... эти мальчики, разодетые, как попугаи, битники, малолетние преступники...

Громкий, привычный к парламентским речам голос гремел. Что ж, пожалуй, лучше всего было оставить их вдвоем.

Без десяти восемь явился Пьер, он влетел в гостиную в своем кимоно, привлекая к себе удивленные взгляды.

— Кажется, я опоздал... А мартини у тебя слишком сладкий, нельзя ли разбавить?

Я взял у него бокал и отошел.

— Так будет хорошо? — спросил я, вернувшись.— Я долил немного воды.

Он сделал глоток, поморщился и помахал рукой профессору Курода, который в ответ приподнял свой бокал.

— Что, профессор пьян?

— Не знаю. Надеюсь, что нет.

— Он весь красный.

— Быть

может, на него просто подействовало красноречие мистера Долби.

— Это твой почетный гость?

— Да, пойдем, я тебя представлю.

— Потом. Сначала я должен подкрепиться. Я просто умираю с голоду. Ты не мог бы сделать мне сандвич, только настоящий, терпеть не могу эти крохи.

— Мы скоро будем ужинать, и, я надеюсь, ты не откажешься присоединиться к нам.

— Конечно. Только ведь эта толпа гостей будет расходиться еще битый час.

Его предсказание оказалось слишком оптимистическим — было почти без четверти десять, когда мы отправились. Профессор Курода к этому времени совсем обессилел и сидел в одиночестве на кушетке, изредка улыбаясь и кивая неизвестно кому.

— Мой шофер отвезет вас домой,— предложил я ему.

— Очень рад, очень рад, — отозвался он.

— Скоро он подъедет.

— Очень рад.— Он поставил бокал на столик обеими руками, словно держал какое-нибудь из своих сокровищ эпохи династии Сун или Тан.— Ах, я вам скажу решительно: ваша смесь просто сокрушительна.

— Профессор Курода, вы ведь поужинаете с нами?— Пьер плюхнулся на кушетку, так что Курода подскочил, словно на качелях.

— Я лучше поеду домой.

— Вздор. Мы вас не отпустим. Правда, Фрэнсис?

— Разумеется. Если только профессор не против,— сказал я неохотно.

— Нет ничего печальней, как вернуться домой в десять часов после питья коктейлей. Что остается делать? Либо завалиться спать и проснуться на целый час раньше обычного, либо же открыть жестянку печеных бобов, вам, профессор, я не желаю ни того, ни другого.

— Печеных бобов?

— Ну, вы ведь японец и, наверное, достанете из холодильника пирожки с рыбой. Нет уж, вы непременно должны с нами поужинать.

Мы отправились всемером,— кроме нас троих, поехали Долби, его помощник Дэвид Суинтон и Энид Ивенс со своим мужем Бобом. Долби хотел «отведать чего-нибудь в японском вкусе». Энид, страдавшая «желудочной коликой», уверяла, что для неё вредны японские блюда, а Боб без конца напоминал ей, что все европейские ростораны в Киото закрылись в восемь часов. Пьер ограничился тем, что все предложения называл «ужасными» или «чудовищными». Шел обычный пустой спор, какой завязывается всегда после приемов, где пьют коктейли, с той лишь разницей, что теперь спорили в прихожей под шум воды, низвергавшейся в унитаз за дверью уборной, куда заходили все по очереди. Молчал один лишь Курода.

— Придумал! — воскликнул наконец Пьер. — Предлагаю компромисс: отведаем китайских кушаний. Недавно открылся новый китайский ресторан. Все только о нем и говорят. Он называется «Елисейские поля».

— Как-как?

— Да не все ли равно! Друзья уверяли меня, что готовят там великолепно.

— Не знаю, окажутся ли китайские блюда полезней для моего желудка, чем японские...

— Закажешь рис,— сказал Боб с неприязнью.

— Нет уж, спасибо.

— А вы что скажете, сэр? — спросил Пьер у Долби.