Клод Моне
Шрифт:
Справа и слева до меня доносилось: „Нет, дорогой мой, а я вот считаю…“, „Да поймите вы, я убежден, что…“, „По-моему, это…“, „Я придерживаюсь мнения…“, „Спорить готов, что…“
Постепенно шум разговоров слился в ровный гул. Присмотревшись, я обнаружил, что процессия разбилась на пары и каждый говорил, стараясь убедить в чем-то своего собеседника. И хотя говорить приходилось вполголоса, спор шел весьма оживленный.
К счастью, мне не нашлось пары. Вскоре я перестал вникать в то, о чем говорили вокруг, слышал только гул голосов. Мы прошли уже половину пути, когда кто-то взял меня за руку. Это был Клод Моне.
Он выглядел сердитым и настойчиво тянул меня в сторону.
— Уйдем! Уйдем отсюда!
Я видел, что он
«Стоя под хмурым зимним небом с обнаженной головой, этот сильный и искренний человек плакал, — написал в журнале „Ренессанс французского искусства“ Жорж Леконт. — Из глаз его, хранящих потрясение горя, катились слезы, пропадая в длинной, уже совершенно белой бороде…»
После похорон Мирбо прошло всего полгода, когда умер Дега. Постаревший автор «Танцовщиц», превратившийся к этому времени в «слепого, передвигающегося на ощупь патриарха», приезжал к Моне, когда хоронили Алису. В августе того же года умер старший брат художника Леон. Промышленник из Маромма, с которым Моне успел окончательно рассориться, умирал долго и мучительно. Насколько нам известно, Клод не поехал хоронить руанского химика, так что последнего примирения над могилой брата, скончавшегося на 82-м году жизни, так и не состоялось. Однако ранней осенью, когда нимфеи готовились к долгой зимней спячке, он неожиданно решил совершить путешествие по нормандскому побережью и посетить места, с которыми у него было связано так много воспоминаний, — места его былых битв с собой и палитрой. Онфлер, Гавр, Дьеп, Эгрета, Ипор, Пурвиль… Настоящее паломничество! Вот мрачное здание коллежа в Майре, в котором преподавал папаша Ошар, убежденный, что писать следует так, как писали в Средние века, и никак иначе… Вот лавка симпатяги Гравье, выставлявшего в своей витрине его первые работы… Здесь он гулял вместе с Буденом, любившим глядеть в небо и восторгаться его красотой… Здесь он встречался с безумным Йонкиндом, и с не знавшим устали Курбе, и с утомленным жизнью Дюма-отцом, и с прекрасной Эрнестиной… Где-то здесь с лаем бегала собачонка, принадлежавшая владельцу постоялого двора и казино… Ностальгия.
Глава 31
ПОБЕДА
«Если вы не против, я загляну к вам, чтобы пригласить вас на обед в Живерни, в среду днем…»
«Мы договорились, что в будущую пятницу обедаем в Бернувиле. Возьмите с собой вашу милую дочь…»
«Не желаете ли в среду пообедать со мной в Бернувиле? Берите с собой всех домочадцев. Я собираюсь порыбачить, так что вы можете принять участие в рыбалке и вытянуть пару-тройку осетров…»
Моне так и не привык пользоваться телефоном. К счастью для нас, ибо в противном случае содержание этих его записок, адресованных Клемансо, так и осталось бы нам неведомым.
По большей части голубые бланки этих писем, отправленных по пневматической почте, датируются предвоенными годами, самое позднее — 16 ноября 1917 года. После этого времени Клемансо, взявший в свои руки бразды правления государством, вряд ли мог бы часто навещать друга в Живерни.
Впрочем, незадолго до того, как палата оказала ему доверие, отдав ему подавляющее большинство голосов — 458 против 65, он все-таки сумел провести денек в гостях у художника, под сводами аллеи в его прекрасном саду.
«Разговор шел о войне, — вспоминает секретарь Клемансо Жан Марте, приезжавший в Нормандию вместе с ним. — Рядом с экспансивным Клемансо, который весь пылал благородным негодованием, ни минуты не стоял на месте, оживленно жестикулировал, потрясал своей тростью и говорил на повышенных тонах, Моне казался особенно спокойным. Он шел неторопливо, время от времени тихим голосом подавая ту или иную реплику.
—
— Война?! — восклицал Клемансо. — Все очень просто! Есть солдаты, фронтовики! Они достойны всяческого восхищения! Это прекрасные люди! Их величие превосходит любое воображение! И есть все остальное… И это остальное не стоит ни гроша! В парламенте разброд! Правительство? Мой галстук способен управлять лучше, чем это правительство! А общественное мнение? Тупая толпа, вся во власти собственных заблуждений…
— Ну и? — не отставал Моне. — Чем это все кончится?
На это Клемансо лишь разводил руками, выражая крайнюю степень отчаяния. Некоторое время все молчали.
— Но ведь это же ужасно! — подала голос падчерица Моне.
Разговор возобновился.
— Ну а что американцы? Они вступят в войну? А англичане и русские? Они пойдут до конца?
У Моне, судя по всему, было довольно-таки упрощенное представление о происходивших событиях.
— Вот несчастье-то! — говорил он. — Хорошо еще, что у нас есть вы!
— И вам от этого легче? — удивлялся Клемансо. — Ну ладно, нам пора!
Моне с падчерицей проводили нас до автомобиля. Мы уехали».
Годом позже, когда энергичный Клемансо удостоился от сограждан звания Отца Победы, он снова приехал посмотреть на нимфеи. Вот как рассказывает о том дне, когда друзья снова увиделись, Саш а Гитри:
«Как только было объявлено перемирие, Клемансо первым делом потребовал себе автомобиль и приказал шоферу ехать в Живерни. Высадившись у самого порога дома художника, он стоял, протянув ему навстречу руки. Моне молча подошел к нему и только тут спросил:
— Конец?
— Да.
И два великих человека обнялись. Оба плакали, и их слезы видел осенний сад, в котором из последних сил держались розы, не позволяя себе умереть…»
На самом деле эта встреча, свидетелями которой стали Жеффруа и Гитри, не могла произойти раньше 18 ноября. Но уже 12-го Моне написал своему старому другу:
«Я почти закончил два декоративных панно, которые хочу подписать в день Победы и, воспользовавшись вашим посредничеством, преподнести в дар государству. Это, конечно, малость, но я не знаю никакого другого способа принять участие в победе. Мне бы хотелось, чтобы эти панно были выставлены в Музее декоративного искусства, а их выбор я предоставляю вам. Я восхищаюсь вами и крепко вас обнимаю» [228] .
228
Вильденштейн Д.Указ. соч.
Итак, Клемансо приехал, чтобы пополнить государственные собрания картин. Гитри тоже привел сюда интерес к пополнению коллекции, правда, его собственной. На сей раз он выпросил у Клемансо флажок с его официального автомобиля, который присоединил к уже имевшимся у него такому же флажку маршала Жоффра и приказу о начале сражения на Марне, написанному лично рукой маршала, трехцветному шарфу Клемансо в бытность того мэром Монмартра, в 1870 году, и рукописи «Ла Маделон» с посвящением маршала Петена. Да чего только у него не было! Вышивальный набор королевы Гортензии, жилет Робеспьера, еще один жилет — Марата, ключ от башни Во, муляж половых органов кавалера д’Эона [229] , автограф Моцарта… Среди этих и сотен других диковин, выставленных для обозрения в доме номер 18 по улице Элизе-Реклю, была и кисть Клода Моне с личной подписью художника!
229
См.: Miche! de Decker.Madame le Chevalier d’Eon. Perrin, 1987.