Клодина в школе
Шрифт:
– Она, по крайней мере, начала отвечать. Начать – самое главное.
Незанятые девчонки (и я в том числе) тихо расходятся, разбредаются послушать, как отвечают другие. Я иду к Абер – всё развлечение. Когда я подхожу, Лакруа как раз спрашивает:
– Так вы не знаете, на ком женился Филипп Красивый?
Абер таращит глаза, её красное лицо блестит от пота. Её толстые, как сосиски, пальцы торчат из митенки.
– Он женился… не женился… Сударь, сударь, – вдруг кричит Абер, – я всё, всё забыла.
Она
– Всё забыли? В таком случае ничего не могу вам поставить, кроме огромного нуля.
– Да, да, – запинаясь бормочет она, – но мне всё равно, я лучше поеду домой, мне всё равно…
Всхлипывающую Абер уводят, и через окно я слышу, как она говорит своей огорошенной учительнице:
– Честное слово, лучше я буду пасти папиных коров, а сюда больше ни ногой. Я уеду двухчасовым поездом.
В классе её подружки с важным неодобрительным видом обсуждают этот «прискорбный случай»:
– Дорогая, ну и дура же она! Я бы, дорогая, только обрадовалась, выпади мне такой лёгкий вопрос!
– Мадемуазель Клодина!
Меня зовёт старик Леруж. Чёрт, математика… Хорошо ещё, вид у него не злой. Я сразу смекнула, что он не станет меня заваливать.
– Ну что, дитя моё, скажете мне что-нибудь о прямоугольных треугольниках?
– Да, сударь, хотя сами они мне мало о чём говорят.
– Ну-ну-ну! Не так уж они нехороши, как вы полагаете. Нарисуйте мне прямоугольный треугольник на доске, задайте размеры, а потом будьте любезны рассказать о квадрате гипотенузы.
Надо очень постараться, чтобы засыпаться у такого экзаменатора! Кроткая, как ягнёнок, я рассказываю всё, что знаю. Впрочем, много времени это не занимает.
– Ну вот, очень хорошо! Скажите-ка ещё, как определить, делится ли число на девять или нет, и я вас отпущу.
Я тараторю:
– Сумма цифр… необходимое условие… достаточное условие…
– Идите, дитя моё, довольно.
Облегчённо вздохнув, я встаю. Сзади слышится голос Люс:
– Тебе повезло. Я рада за тебя.
Она сказала это от чистого сердца, и в первый раз я по-дружески глажу её шею. Как! Опять меня! Отдышаться не дают!
– Мадемуазель Клодина!
Это дикобраз Лакруа – ну теперь придётся попотеть! Я усаживаюсь, он глядит на меня поверх пенсне и вопрошает:
– А что это была за война Алой и Белой Розы?
Надо же, срезал с первого раза! Я и двух фраз сказать не могу об этой войне. Называю вождей обеих сторон и замолкаю.
– А дальше? Дальше? Дальше?
Он действует мне на нервы, и я вскипаю:
– А дальше они воевали друг с другом долго-долго, до посинения, но всё это вылетело у меня из головы.
У него глаза лезут на лоб. Сейчас наверняка даст мне по башке!
– Так-то вы учите историю?
– Я
Неожиданная удача: он смеётся!
– По мне, лучше нахалки, чем тупицы. Расскажите о Людовике Пятнадцатом. Итак, одна тысяча семьсот сорок второй год…
– Это время, когда госпожа де Ля Турнель оказывала на него дурное влияние…
– Чёрт возьми! Вас об этом не спрашивают!
– Простите, сударь, я ведь не сама это выдумала… Это чистая правда… Лучшие историки…
– Что? Лучшие историки?
– Да, сударь, я прочла во всех подробностях у Мишле…
– Мишле! Да вы с ума сошли! Мишле, да будет вам известно, написал исторический роман в двадцати томах и возымел наглость назвать сей труд «Историей Франции»! Не говорите мне о Мишле!
Закусив удила, он стучит по столу. Я не уступаю. Девчонки вокруг стола замерли и не верят своим ушам. Мадемуазель Сержан, запыхавшись, подбегает, готовая вмешаться. После моих слов: «Мишле всё же не такой скучный, как Дюрюй», – она бросается к столу и с тревогой заявляет:
– Сударь, я прошу простить… девочка не в себе… сейчас она выйдет…
Он перебивает мадемуазель Сержан, вытирает лоб и пыхтит:
– Ах, оставьте, мадемуазель. Тут нет ничего плохого. Я придерживаюсь своих убеждений и люблю, когда другие придерживаются своих. У этой девушки ложные идеи и она читает не то, что нужно, однако она – личность, и это когда кругом столько дур! Ну а вы, читательница Мишле, потрудитесь ответить, каким образом вы поедете на корабле из Амьена в Марсель, – если не ответите, я влеплю вам два балла, и скатертью дорожка!
– Из Амьена я отправлюсь по Сомме, поднимусь туда-то… и по тем-то каналам… попаду в Марсель, время путешествия – от шести месяцев до двух лет.
– О времени я вас не спрашиваю. Теперь опишите рельеф России, да поживее.
Гм, не скажу, что я блестящий знаток рельефа России, но я более или менее справляюсь с вопросом, если не считать некоторых упущений, вызвавших, кажется, досаду у экзаменатора.
– А Балканы вы решили опустить? Этот тип говорит как стреляет.
– Совсем нет, сударь, я их припасла на закуску.
– Ладно, идите.
Все с возмущением расступаются передо мной. Хороши!
Пока опять не вызвали, можно отдохнуть. Я с ужасом слышу, как Мари Белом рассказывает Рубо, что «для приготовления серной кислоты воду выливают на известь, та закипает, и газ собирают в колбу». На лице у неё беспросветная тупость. Её длинные и узкие руки опираются о стол, птичьи, без тени мысли, блестящие глаза бегают. Она скороговоркой несёт чудовищный вздор. Теперь ничего не поделаешь, даже если шепнуть ей на ухо, она не услышит. Анаис тоже слушает Мари и веселится от души.