Клокочущая пустота(трилогия)
Шрифт:
На переднем плане виднелись французские, огибавшие город лагерем, войска, целый город палаток белых, серых, голубых, повозки маркитанток с полукруглым цветастым верхом, кухни, источающие дымные ароматы костров и солдатской пищи. От лагеря к крепостным стенам тянулись свеженасыпанные валы, а на стенах крепости нет-нет да и появлялись дымки, после чего перед французским лагерем вздымался столб черного дыма от упавшего ядра, и лишь после этого доносился звук выстрела и грохот взрыва. В ответ начинали грохотать и французские пушки на колесах, выкаченные на край поля, изрытого почти до крепости осадными работами: траншеями, валами, подкопами и ямами от пушечных ядер, словом, перепаханного мертвящей сохой войны.
Гасконцев капитана де Карбон-де-Кастель-Жалу удалось найти не
Наконец какой-то часовой на валу окрикнул всадников с характерным беарнским акцентом, несказанно обрадовав друзей.
— Свои, друг, свои! — закричал Лебре. — Господин Савиньон Сирано де Бержерак, первая шпага Парижа, и его старый друг Кола Лебре спешат пополнить ваши гасконские ряды славных гвардейцев.
— Проезжайте, — указал часовой. — Вот в той палатке найдете капитана.
— И часовой с интересом стал рассматривать необычное лицо де Бержерака, о скандальных подвигах которого наслышался от своих товарищей, из-за фамилии считавших его гасконцем.
Капитан де Карбон-де-Кастель-Жалу, лихой рубака с двумя шрамами, крест-накрест пересекавшими лицо бравого воина, превыше всего после короля и кардинала ставил своих гасконцев и, узнав, что к нему в отряд прибыл сам Сирано де Бержерак, искренне обрадовался.
— Браво, господа! Именно вас и не хватало в этом лагерном болоте, где мухи на лету дохнут от скуки. И особенно не хватало вас испанцам, которые, несомненно, мечтают испробовать на себе прославленную шпагу знаменитого де Бержерака. Входите в палатку, прошу вас, господа гвардейцы! Я полагаю, вам не повредит подкрепиться с дороги?
— Добрая фляга вина, а то и две всегда к месту, высокочтимый наш капитан, — заверил и за себя и за друга Кола Лебре, с трудом и нескрываемым удовольствием сползая с коня на землю. — Скажу вам откровенно, господин капитан, что между стулом и седлом предпочтение охотнее всего я сделал бы креслу.
Старый вояка, взявшись за бока, оглушительно захохотал.
— Не судите строго добряка Лебре, господин капитан, — сказал Сирано.
— Он решил вступить в ваш отряд, чтобы сопровождать меня, беспокоясь за мою пустяковую рану пулей навылет, которую я не собираюсь прощать испанцам.
— Сирано де Бержерак, да еще обозленный на испанцев! Это немалое для нас приобретение! Но… я позволю себе вспомнить, что имею дело не только с отважным бойцом, о котором не смолкает слава, но и с поэтом-острословом. Нашим гасконцам, вернее теперь сказать, вашим гасконцам, очень не хватает собственной песни, с которой они могли бы пойти рядом с вами в бой, господин Сирано де Бержерак.
— Вы хотите, капитан, чтобы я сочинил такую песню?
— Это будет вашим первым боевым ударом по враждебным вам испанцам! — с надеждой глядя на Сирано, сказал капитан.
— Идет! — весело отозвался Сирано. — Песня будет завтра же к утру. И мы вместе будем петь ее, идя на штурм!
— Браво, новый гвардеец! У вас есть чему поучиться, словно вы не ранены пулей, как о том сказали.
— Из-за угла, капитан.
— При осаде Музона, как я слышал?
— Восточнее, — неопределенно ответил Сирано.
Капитан щедро подливал вина в кружки. Кола Лебре раскраснелся и что-то пьяно напевал, а Сирано заметил:
— Скажу вам, капитан, что не вижу особой разницы в непомерной дозе вина и отмеренной дозе мышьяка.
— О! Вы, как всегда, острите, Сирано! Но, клянусь вам, перед боем остаться без вина — это все равно что без него отобедать!
На следующее утро Сирано и Лебре явились в палатку капитана.
— Господин капитан де Карбон-де-Кастель-Жалу! — торжественно объявил Лебре. — Мой друг Сирано с присущим ему талантом поэта выполнил ваше поручение, я же, склонный в некотором роде к музыке, осмелился положить его зажигающие слова на известный мне
Капитан, полусонный, вскочил, протер глаза, подкрутил усы и, напяливая ботфорты, потребовал, чтобы друзья немедленно пропели ему «гимн гасконцев», как назвал он их совместное творение.
И ранним утром, едва осветило солнце остроконечные крыши города за крепостной стеной Арраса, из палатки капитана донеслось пение, сразу привлекшее внимание не только гасконских гвардейцев, но и встревоженных испанцев, появившихся на крепостной стене, чтобы понять, в чем дело.
А из палатки слышалась исполняемая в два голоса:
ПЕСНЯ ГАСКОНЦЕВ Наша родина — Гасконь! Пусть сестрой нам станет шпага, Нашим братом — чуткий конь, Нашей матерью — отвага! Жарким солнцем кровь полна, Закипает у всех вместе. Вдвое больше нам цена, Если драться будем с песней! Мы, гасконцы, не зверье. Обменяться можно с нами. У врагов сердца берем, А свое подарим даме. Мы сыны твои, Гасконь! Нам сестрой надежной — шпага. Добрым братом — быстрый конь! Строгой матерью — отвага! Строем едут трубачи, Собирают птичек стаю. Поздно ночью у свечи Птички те на нас гадают. А наутро грянет бой! Рубим слева, колем справа! Рвем косу у смерти злой! Гром побед, гасконцам слава! Стал отцом нам край-Гасконь И сестрою ловкой — шпага. Ратным братом — верный конь. Гордой матерью — отвага! Шпага, конь, Гасконь, отвага!Капитан обнял Сирано, потом Лебре, затем распахнул полог палатки.
— Петь, всем петь, господа гвардейцы! — скомандовал он.
И зазвучала песня, слова которой подсказывал Сирано, а запевалой стал, закатывая от усердия глаза, Кола Лебре.
Наша родина — Гасконь! Пусть сестрой нам будет шпага!..И конец песни, казалось, поет уже весь лагерь гасконцев.
Шпага, конь, Гасконь, отвага!