Клокотала Украина (с иллюстрациями)
Шрифт:
Когда повозки были уже увязаны, Семена повели к крайней землянке. В ней сидели трое. Григор Лысенко — подстриженный по-селянски в кружок, коренастый, крепко сбитый, с крупными чертами лица. Семен почувствовал, как по спине у него пробежал холодок. Вторым был Саливон, все еще с темными кругами под глазами. Семен знал только третьего. Это оказался старшой ватаги, перехватившей их на дороге.
Саливон, не обращая внимания на Семена, продолжал:
— Повесить успеем, Григор! Я не верю в эту сказку про кавалеров. Их выдумала какая-то Ярина, служанка. Ее в первую очередь повесить надо.
Семена даже
— Это за что же?
— А, так и ты ее знаешь! Может, вы вместе и выдали Стася и Галю?
— Ты не брат ли ее? Не Петро?
При этих словах вскочил с места чернявый и впился глазами в Семена.
— А тебе что? Я — Петро. Галин брат!
Каким-то неуловимым движением он действительно напомнил Галю, и Семен сказал:
— Все местечко объездил, о тебе распытывал. Вот почему люди таились!
— Может, Ярема твой по мне заскучал?
— Надо было передать узелок.
— От кого? — уже растерянно спросил Петро.
— Сестричкино платье. Ярина просила завезти.
— Ярина? — вскрикнули оба вместе. — Давай сюда!
— У соседа оставил.
— У какого соседа? — торопливо спросил Саливон.
— Должно, у твоего батьки. Что-то больно ты на него похож.
— Ты видел моего старика?
— Видел. Жив-здоров.
Теперь Семену было нетрудно догадаться, что третьим был сам Лысенко.
— А что эта Ярина говорила? — спросил Саливон все еще злым голосом.
— Говорила, чтоб очень не убивались... Два раза даже повторила. Я тогда внимания не обратил, а теперь вижу, что у нее еще что-то было на уме.
— Хотя бы и было. А ты знаешь, что это она выдала Галю, а Галя нам помогала? Ну, не я буду, если не сниму ей головы.
— Ты раньше мне голову сними, потому — в глаза тебе говорю, что ты брешешь, как паршивый пес. Ты спроси, кто такая Ярина, откуда она взялась в замке, кто еще так заступался перед княгиней за Галю, как она. Тогда и казни. — И Семен стал рассказывать, как он встретил в степи Ярину.
Чем дальше он говорил, тем больше разглаживались лица Саливона и Петра. Под конец Семен сказал:
— Это все княгиня, это она свой норов показывает, за князя своего боится. А Ярина и меня пристыдила, что я доселе князю служу. Теперь я понял ее слова и к князю больше не вернусь.
— А если мы тебе накажем вернуться? — впервые подал голос Лысенко. — Нам надобно знать, что замышляет и будет замышлять против православных этот иуда Вишневецкий. Гали не стало. Стася не стало... А ну-ка, что передавала эта дивчина? Так, так, похоже, она еще что-то хотела сказать. Может, думает заступить Галю? Надо разведать. Станешь помогать — живи на здоровье, а не хочешь — тут же прикажу тебя повесить. Живого тебя отпустить уже не можно. Только не надейся нас обдурить: найдем и под землей.
— Развязывайте руки! — сказал Семен, глубоко вздохнув. — Говорите, что и как!
— Скажем по дороге, а сейчас надо двигаться. Будет удирать князь, и ты с ним поезжай, хотя бы в Польшу.
— Разве и такое может статься? — недоверчиво спросил Семен, растирая посиневшие руки. — У него тысяч шесть войска.
— Посмотришь.
VIII
В тот же день отряд Лысенко вышел из лесу и двинулся вверх по берегу
— Сжечь их, сжечь!
— Там все наши земли записаны. Все наши души поневолены. Сжечь!
Бумаги начали жечь под окнами, огонь взметнулся под самую крышу, солома была сухая, и через какую-нибудь минуту пылал уже весь дом. Никто не стал гасить пожар. Огонь, крики, радость победы — все это опьянило людей, и они уже со страхом думали о возвращении к вчерашней жизни. Здоровенный парубок долго смотрел на бывалых повстанцев и робко улыбался, но, когда вспыхнул панский дом, парубок вдруг хлопнул шапкой оземь и закричал:
— Не буду я больше работать на пана, иду с вами!
— И я! — крикнул другой.
— Яков, Гараська, пошли казаковать! — подхватил третий. Он выдернул из плетня дубовый кол и пошел выгонять из хлева панских волов, за которыми ходил с малолетства.
Когда на рассвете отряд вышел из Яблоневого, людей стало заметно больше. Шли уже с вилами, с косами, кто и с увесистой дубинкой, а погонщик волов даже с оглоблей.
Семена отпустили только в Жерноклеве. Здесь отряд поджидал Максим Кривонос. В красном жупане, в высокой шапке с красным шлыком, с саблей, украшенной серебряной насечкой, Кривонос встретил лесовиков на майдане. Так же были одеты и его казаки. Рядом с оборванными лесовиками они выглядели как с картинки.
— Привет крещеному люду... — начал было Кривонос, но слова его сразу же потонули в стоголосом гомоне.
Полетели вверх шапки, лесовики карабкались на плетни, на повозки, чтоб лучше разглядеть Кривоноса, на которого каждый из них мечтал походить.
Семен почувствовал, как у него защекотало в горле, и он тоже стал что есть силы выкрикивать:
— Слава! Хай живе!
Лысенко облобызался с Кривоносом по старому обычаю, троекратно, и лесовики закричали снова. На них в окна смотрели перепуганные члены шинкарева семейства, а с панского двора слышались вопли арендатора. И шинкарь и арендатор еще с час назад хотели удрать из местечка, как это сделал ксендз, но у всех околиц уже стояла стража, и не какие-нибудь казаки, а свои же: пастухи, пивовары, истопники.
Семен возвращался в Лубны, охваченный противоречивыми чувствами. С одной стороны, он был рад, что случай этот помог ему разглядеть правду, теперь он даже представить себе не мог, как бы он дрался против людей, которые хотят сбросить с себя панское ярмо, отстоять православную веру и стародавние права. С другой стороны, он совал свою голову в самую пасть князя Вишневецкого: тот может не поверить его рассказу о бегстве от лесовиков, и тогда виселицы не миновать. Но когда Семен вспоминал Ярину, ничего больше не оставалось у него в душе, и он сладко улыбался ее образу. Ей он доверится во всем, пусть видит, кто такой Семен. И он сильнее погнал коня.