Клокотала Украина (с иллюстрациями)

Панч Петро

Хмельницкий улыбнулся сначала неуверенно, а потом уже во весь рот.

— Так это ж Пивень? Пивень! Ты в турка обратился, что ли? Марко, принимай гостя. А Метла где?

Пивень часто замигал от прилива радости.

— Метет по степи Метла, пане гетман, и Никитин идет. Да есть ли еще где такой невольник? Хоть прикладывайся, как к иконе: сорок лет с Самойлом Кошкой на каторге был!.. Пивню только поручи — он лопнет, а сделает.

— Благодарю, казаче! Сзывайте старшин — будем братьев встречать.

В казацком стане заиграла труба, ее, наверное, услыхали и в польском лагере — там вдруг поднялась суматоха: видно было, что поляки уже готовы к бою;

один отряд даже вышел было из лагеря, но почему-то в сторону леса, и на полпути остановился. Угрозы и ругань по адресу казаков стали еще более злобными. Между отрядом и лагерем непрерывно сновали верховые, и от этого, казалось, суета все увеличивается. Наконец каштелян Жоравский сам поскакал в лес.

За всем этим наблюдал Богдан Хмельницкий, нервно покусывая кончик уса: было ясно, что в лесу идет бой. Тугай-бей преждевременно обнаружил себя, и теперь его помощь уже не даст того, чего ожидали.

Прошло немного времени, из лесу выехал отряд всадников, а за ними несли, должно быть, раненых и убитых. Заслон, выставленный в поле, тоже возвратился в лагерь, и суета прекратилась так же быстро, как и началась. А еще через некоторое время поляки заметили с юга пыль над степью и от радости стали даже обниматься и целоваться. Теперь уже не один-два, а десятки драгун выбегали на валы и осыпали казаков бранью, на все лады расписывали, как они будут четвертовать, вешать, сажать на кол, рубить головы казакам, осмелившимся восстать против своих панов. И это не когда-нибудь, а может быть, даже сегодня, как только прибудут сюда реестровые казаки.

Реестровые казаки приближались: уже доносилась раздольная песня, бубны, литавры. В польском лагере с каждым их шагом радовались все больше, уже заиграли оркестры, забили барабаны, засвистели дудки. А казаки двигались в пламени вечернего солнца, в сверкании знамен и значков. И вдруг они круто повернули в сторону казацкого лагеря.

Поляки на валах растерялись, но кто-то отчаянно закричал:

— На помощь! Они атакуют с ходу! Слава, слава начальникам!

Его поддержала только та часть, которая не могла видеть, как реестровые казаки мирно въезжают в казацкий лагерь; остальные все шире раскрывали глаза, торопели от неожиданности и наконец в ужасе завопили:

— Измена! Измена!

Казацкая старшина, с почетом встретив реестровых казаков, стала наблюдать за противником; там уже поднялась настоящая паника, отряды смешались, возы со скрипом двигались к воротам.

— Дозволь, пане гетман, — сказал, сверкая глазами, Данило Нечай, — одним полком прикончу их!

— И мы просим! — зашумели другие.

Богдан Хмельницкий в подзорную трубу осматривал лес, видимо пытаясь разглядеть татар, и молчал. Полковники подождали еще несколько минут и снова заволновались.

— Самый момент, — сказал Золотаренко.

— Будут бежать как полоумные, — добавил Вешняк.

— Побегут, как пить дать!.. — кричали и другие.

Молчал только полковник Кречовский, чувствовавший себя неловко в новом окружении, хотя многих из старшин он уже знал. Молчал и гетман. Наконец он сказал:

— В лесу татар еще нет.

— А с кем же паны-ляхи бились?

— Это я и хочу узнать.

— Так ведь еще лучше! — выскочил Павло Тетеря, который горел желанием тоже показать себя опытным казаком.

— Лучше, если татары не перехватят поляков?

Тетеря покраснел, съежился и замолчал. Поняли свою неосмотрительность и другие старшины и тоже примолкли. Тогда Хмельницкий наставительно сказал:

— Зверь всего страшнее, когда ранен. Поляки допускают беспорядки

у себя в лагере, пока мы молчим, а только зашевелимся — сразу опомнятся. Вступать в бой, панове, надо в последнюю минуту, когда уже иного выхода нет. Каждый день для нас — наука. Вот сегодня, как вели огонь? Без всякого порядка, а надо твердо знать, что десять убитых сразу действуют на врага сильнее, нежели пятьдесят в разное время. Нужно стрелять непрерывно и в цель, а чтобы меньше тратить пороху — через одного. Потом — все вместе. При таком огне и конница не сможет построиться для атаки и каждый жолнер будет ходить все время в ожидании смерти. Это не очень весело: за два-три дня и здоровый на стену полезет.

В это время привели драгуна, который, выйдя на поединок, перебежал в казацкий табор. Он был в немецкой форме, но родом из-под Ольшан, и прозывался — Кутья. От него и узнали о бое в лесу. Дрались, оказывается, между собой два польских отряда. Сначала прискакал гонец от одного отряда и известил, что обнаружена казацкая засада, половина перебита, перестреляна, а остальные в панике разбежались по лесу, и догнать никого не смогли. Вскоре прибыл гонец от другого отряда, который тоже наскочил на засаду казаков, почти всю перестрелял, а остальных разогнал и просит на всякий случай прислать помощь. Сил противника, как оказалось, ни первый, ни второй отряды не выяснили. Оттого и начался в польском лагере переполох и длился до тех пор, пока каштелян Жоравский сам не поехал в лес и не собрал оба отряда. Убитых не оказалось, а ранено пять человек.

— А что же паны-ляхи сейчас думают делать?

— Одни хотят вовсе уйти, другие — хоть за речку. И рейментаря не слушают. «Згинела, кричат, Польша!» Так уж пан Чарнецкий стал стыдить, уговаривать, доказывать: «Мы, говорит, теперь, может, и не победим бунтовщиков, так в силах еще отбить их атаки, а там подмога прибудет от гетмана коронного».

— Подожди, подожди, как пан Чарнецкий сказал: «Прибудет подмога»?

— Ну да. «А там, говорит, прибудет подмога от гетмана коронного». Вот и место лагеря меняют, чтобы не доставали ваши пушки.

— За подмогой послали уже?

— Должны были послать сегодня ночью, ваша милость!

Гонца из лесу от Тугай-бея все еще не было.

— Всего вернее, говорят, на себя уповать, — сказал Хмельницкий. — Пане Нечай, пошли тридцать человек в Черный лес. Чтобы мне и птица в Чигирин не пролетела.

— Приказ, пане гетман! — вытянулся младший из братьев — Иван.

V

Второй день тоже прошел в мелких стычках и перестрелке; поляки успели обнести свой новый лагерь валами со всех сторон, но настроение у них от этого не улучшилось. Они уже перестали угрожать казакам, даже не выезжали на поединки. Ночью казаки спустились с холма и раскинули свой лагерь у самой речки. Казацкие пушки снова могли достигать вражеского лагеря, сразу же завязалась артиллерийская перестрелка. Польские хоругви стали выстраиваться к бою. Правым крылом, видимо, командовал сам рейментарь, потому что в первом ряду стояли хоругви кирасир коронного гетмана Потоцкого, во втором ряду конница братьев Сапег, в третьем — драгуны Денгофа; за ними пешие отряды епископа и в четыре ряда — слуги. На левом крыле кварцяным войском командовал полковник Чарнецкий — его части тоже были выстроены в четыре ряда. Середина, должно быть для приманки, была прикрыта только пешей сотней бельского каштеляна Жоравского, но из шанцев выглядывало шесть тяжелых пушек, охранявших ворота.