Клокотала Украина (с иллюстрациями)
Шрифт:
Ярина спокойно ожидала Семена Высочана три дня, неделю, а когда прошла вторая неделя, начала беспокоиться. Чтобы узнать, почему он не появляется, стала еще более внимательно прислушиваться к разговорам соседей с Трифоном. Так она узнала, что штаб Высочана находится в Отынии и что повстанцы уже несколько дней штурмуют замок Пнивье, около Надворной, под Карпатами.
Семен Высочан заглянул к казаку Трифону только на третьей неделе, и то не один, а с каким-то сухощавым пожилым поляком, одетым во все черное, вроде монаха. Высочан же переоделся в простую селянскую свитку.
—
— Навеки слава! — ответил Трифон, обеспокоенно взглянув на Ярину, возившуюся у печи. — Ты, девка, того, поди-ка напои коня...
Ярина послушно направилась к двери, но дорогу ей преградил Высочан и, приветливо улыбаясь, сказал:
— Здравствуй, сестра! Молодчина, вижу, умеешь держать язык за зубами. То-то, Трифон, ты до сих пор не знаешь, кто она такая.
Ярина смутилась и опустила глаза, а Трифон, не понимая, смотрел то на Высочана, то на Ярину.
— Коня успеешь напоить, сестра, а мы к тебе дело имеем. Вот пан интересуется универсалом Богдана Хмельницкого, дай хоть переписать. Это ректор польской школы, или, попросту, учитель из-под Кракова.
Сухощавый гость поздоровался и с Яриной и с Трифоном.
— Если пани может дать такой универсал, то он нам на Подгорье очень пригодится, — сказал он. — А то слышим, во многих местах побывали эмиссары гетмана Хмельницкого, а к нам, на Подгорье, еще ни один не наведывался. А хлопы и у нас отказываются подчиняться панам. Если можно передать Хмельницкому, мы бы очень просили прислать к нам таких людей.
Ярина только сейчас до конца поняла всю значительность того, что она делает, но не могла еще преодолеть смущение. Высочан даже залюбовался ее замешательством. Порывшись в своих плахтах, она достала несколько синих листков и подала их учителю. Он поднес бумажки к самым глазам и, пробегая по строчкам, шептал про себя:
— «...не против короля, а против поляков гордовитых, которые ни во что ставят привилеи, нам, казакам, и всем обче малороссиянам данные права и вольности...» Наши хлопы тоже еще верят в доброту короля, пан Хмельницкий — политик! А ломать охранные грамоты шляхта умеет. Именно из-за этого и восстало у нас все местечко Осека. Арендаторша Стадничка уже селом сделала его, такие тяготы и поборы завела... — И снова зашептал: — «...к такой пришли было неволе, что двум или трем, на площади, улице либо в дому своем сошедшись, заказано было вам с собой поговорить и о потребностях своих побеседовать...» Это будет очень понятно нашим хлопам, ведь и у нас уже делается то же: чтобы между собой поговорить — прячутся по домам, по лесам. Но хлопы поклялись крепко держаться друг друга. А это уже сила! А в Осовницах посполитые выбрали себе самовольно войта. Староста арестовал зачинщиков, а хлопы пошли и выпустили... Видите, что наделали слухи о восстании на Украине!
— Слушай, слушай, сестра! — сказал Высочан. — Это уже не просто непокорность, это война с панами. Слыхал, пане Трифон, на Подгорье из-за этих волнений шляхта решила воздержаться от посполитого рушения?
«Для самообороны, говорят, не хватает людей». А это помощь Хмельницкому,
Трифон все еще удивленно смотрел на Ярину и только пожимал плечами.
— Если бы по всем староствам такое было, Хмель сказал бы спасибо, — наконец проговорил он.
— Видно, так, — ответил учитель и даже вздохнул. — Нам бы, полякам, такого Хмельницкого!..
— А ты вспоминал в дороге о каком-то Костке, — сказал Высочан.
Учитель встревоженно посмотрел на Высочана.
— Не беспокойся, пане Радоцкий, наши головы раньше твоей слетят, — сказал Высочан.
— Пан Костка Наперский, — понизив голос, сказал Радоцкий, — хоть и рос при королевском дворе, но у него доброе сердце и светлая голова. Не может он смотреть спокойно на обиды, которые шляхта причиняет посполитым. Хочет найти путь к правде, а мы с детства с ним друг друга знаем. Может, удастся на верный путь направить, потому я сюда и пришел. Советую ему взять дело в свои руки.
— Ну, так чего ж медлить?..
— Говорит, местные вспышки ничего не дадут. Надо поднять весь край на войну против властительной шляхты, против панщины, как это делает ваш Хмельницкий.
Будем готовиться, ибо уже невозможно больше терпеть гордыню и тиранство шляхтичей. Бедного хлопа невольником зовут, злым псом считают... Разобщенные выступления посполитых нам только повредят. Вон в Касинках казнили уже Филиппа Болисенга, который подбивал хлопов к выступлению против арендатора Радштинского.
А такие, как Болисенг, могли бы не одну сотню хлебопашцев повести за собой.
— Ты посмотри только, пане Радоцкий, что происходит в окрестностях Товмача. Почти все села Калушского и Долинского уездов объединились в одну громаду. Вот и вам бы так.
— Не все делается, как хочется, пане Высочан. Если бы все сразу порешили, что лучше честно умереть, чем прозябать долгие годы, может быть, человечество не знало бы рабства.
— Как хорошо вы сказали, пане учитель! — впервые заговорила Ярина.
— А ты тоже, дивчина, неплохие сказки нам тут рассказывала, — ответил Трифон, уже улыбаясь ей, как равной. — Ты это сама или, может, кто послал тебя сюда?
Ярина смешалась и вопросительно посмотрела на Высочана.
— Говори, говори, сестра, мы же не кроемся от тебя. Я уж давно догадываюсь.
— Максим Кривонос с гетманом советовался...
Мужчины многозначительно посмотрели друг на друга.
— Спасибо гетману и Максиму, что нас не забыли, — сказал Высочан.
— А почему ты, казаче, не сдержал слова? — вдруг спросила Ярина.
— Была тому причина, сестра: Калуш воевали. Наш уже!
Костел отцов бернардинцев стоял в глубине широкого двора, слева к нему примыкал трехэтажный дом, в котором жили монахи, а справа — сад, отделенный от двора каменной оградой. В восточной стене была колокольня, а на углу — четырехугольная башня с бойницами в два яруса. Костел завершался острой крышей с высоким шпилем и крестом над задней стеной. Передний фронтон вверху украшали медальоны с горельефами святых, а с обеих сторон — фигуры апостолов. К воротам в южной стене вел деревянный мостик, перекинутый через ров.