Клон
Шрифт:
Потом, когда я до наших добрался, оказалось, что у меня сквозное ранение, вся спина в крови… А я и не заметил.
Я виноват был, что корреспондента не уберег. Надо было мне его на бэтээр водрузить. А фотокамера его, естественно, пропала, диктофон — в общем, все личные вещи. А что с ним стало, ты в Военно-медицинской академии узнаешь. Я тебе потом скажу, к кому обратиться. Я там уже чалился. Хорошо лечат. Там бумага на Федора есть и на многих еще. Потом скажу. К сестричке одной подъедешь, скажешь, от меня.
После госпиталя я вернулся домой. Еще до моего возвращения мать моя звонила в отряд, вся в слезах, в панике. Мне потом рассказали.
Нас тут оскорбляют, а пацаны лежат в госпитале. Куски мяса. Они теперь никому не нужны.
Тут еще говорили, что мы жгли дома. В селе действительно горел газопровод. Мы сами боялись поначалу стрелять из-за запаха газа. Заживо кому гореть хочется? И на фоне пожара по нам лупить хорошо. Как в театре.
Еще говорили, что мы мебель на бэтээрах вывозили. Интересно, эти люди хоть раз видели бэтээр? Пусть попробуют сами с первого раза в него залезть. Мебель. У нас бэтээры были забиты ранеными. И на броне их вывозили.
Держи документы. Я их должен был начальникам отдать, но тогда бы подставил своих. Корреспондента-то мы не имели права брать в дело. И в госпитале я документы спрятал. А то бы не вернули. В редакцию не понес. Снова все это рассказывать — невыносимо. А то, что он погиб, они знают. Его потом вывезли и опознали. Умер как мужик. В бою. Я вашего брата журналюгу ненавижу. Тебя лично я не знаю, но не надо этого всего. Суки вы. Ты не обижайся. Займись другим делом. Воруй или в ларьке сиди. А если умный, другое что делай. Только не пишите вы больше про нас и не снимайте. Может, и для Федора все лучшим образом вышло. Избавил его Бог от древнейшей профессии. А про то, что пишут, не верь. Не так все было. Там и дома-то все были на замках. Попробуй их посбивай да повыламывай. И какие, на хрен, огнеметы ранцевые? Видиков насмотрелись? Они же давно с вооружения сняты. А то что было, никому знать не дано. Ты документы отнеси эти родственникам. И расскажи, примерно как я тебе. Приукрась. Хотя он и так вел себя как мужик. Образцово.
И то, что узнаешь, в госпитале не говори. Им не показывай. Спроси Катю Катину. Так именно звать. От меня, скажи. Дела там у главврача хранятся, у генерала, но она вынесет. Заплати ей немножко. Ну пока.
Мы сидели в кафе. За все время своего рассказа он пиво только пригубил. Купаты вовсе не тронул. А я уже не мог никакого мяса сегодня видеть, расплатился и вышел немного погодя. Омоновца этого я увидел сразу. Он перешел улицу и стоял теперь в рюмочной напротив, поправлялся. Значит, брезговал со мной пить. Мне теперь многое приходилось терпеть. И должен был я быть терпеливым и расчетливым, иначе ни в какой Грозный уже не попаду и не увижу ее живой или мертвой.
А если даже над каким-нибудь рвом, который мне кто-то укажет, где могила братская, не выпью четвертинки с чернецом, то нет мне прощения, и буду выть я потом по ночам до самой смерти от тоски звериной.
Документы от Кати Катиной
Никаких денег Катя Катина, опрятная брюнетка в халатике на голое тело, не взяла. Просто сунула газету «Спорт-экспресс» с вложенными в нее ксероксами, поглядела на меня и отправилась в свое служебное помещение. Я догнал было ее и попытался сунуть полтинник в карман, но неудачно. Военно-медицинская академия на чай не
Документы я читал здесь же, на лавочке у Финбана. Унылое трупное описание того, что осталось от Федора Великосельского, бывшего корреспондента одной из городских газет, писавших про Чечню только в виде перепечаток и реминисценций, вдруг потерявшей своего корреспондента при самых трагических обстоятельствах.
Из бумаг этих следовало, что с того момента, как омоновский ангел-хранитель потерял контроль над ситуацией, и до того, как нашел тело Федора, с ним произошли несколько неоднозначные события.
«…Одиночное огнестрельное пулевое проникающее сквозное ранение правой половины грудной клетки со сквозным повреждением средней и нижней долей правого легкого и кровоизлияниями в окружности раневого канала, переломами 8-го и 9-го ребер справа, по задней подмышечной линии…»
Этот абзац скромно назывался «основным заболеванием». Но у него еще оказалось осложнение. «Острая массивная кровопотеря, бледность кожных покровов, отсутствие трупных пятен, выраженное малокровие внутренних органов, отсутствие крови в полостях сердца и крупных артериях…»
А дальше начиналось главное.
«Вторичные повреждения, причиненные после первичного ранения груди.
1. Множественные огнестрельные сквозные проникающие пулевые ранения левой половины живота с расстояния в „упор“ со сквозным повреждением петли тонкой кишки без кровоизлияний в окружающих раневой канал мягких тканях, следы жидкой крови в брюшной полости…
2. Колото-резаное ранение левой глазничной области с онуклиацией левого глазного яблока без кровоизлияния в окружающих рану мягких тканях.
3. Наличие спермы в прямой кишке…»
«Ангел-хранитель» слукавил. Когда он вынимал документы из рубашки Федора, то не мог не видеть, что брюхо того разворочено автоматной очередью и так далее. Или тогда Великосельский еще был жив, но…
Я аккуратно сложил ксероксы, убрал их во внутренний карман. До ближайшей разливухи было метров двадцать.
Никаких бутербродов и закусок я сегодня видеть не мог. И сока томатного тем более. А апельсиновый представился мне желтым жидким дерьмом. Я выпил три раза по сто «Синопской», но не смог захмелеть даже немного. Только минут через сорок мне стало тепло, и холод «млечного пути», по которому я вознамерился пройти некоторое количество времени, отпустил немного. Тогда я купил четвертушку черного хлеба и поел. Спустившись в метро, я сел в поезд, идущий не по той ветке, еще дважды выходил и пересаживался не там и наконец попал туда, куда мне было нужно.
Когда я очнулся на своем диване около часа ночи, все было, как и раньше. Хрипел на сбитой волне приемник, отражался в пустой банке из-под пива, что стояла на книжной полке, огонек антенны на крыше соседнего дома. Красный, посадочный.
Документы от Феди остались такие — паспорт, командировочное удостоверение, редакционное удостоверение. Командировка с печатью прибытия. Моздок — город… Комендатура. Оказался Федор среди контрактников, документов при нем не было.
Следующий день мой начался с фотоателье. Я, видимо, плохо объяснил, что мне требуется. Фото без уголка, три на четыре. А сделали с уголком. А так сейчас вообще не делают. Нигде и никогда. Короче, когда я добрался до версталы Палыча, было уже три часа. Редакция этого журнала то ли для педиков, то ли для олигофренов, недалеко от Лермонтовской площади, во дворе скромном и без вывески.