Клоун. История одной любви

Монакова Юлия

Макар не знал и не представлял себе другой жизни, кроме цирка – он, что называется, «родился в опилках». Родители чуть ли не с младенчества начали готовить его к будущим выступлениям: растягивали, развивали, ставили на мостик… В три года он уже регулярно появлялся на манеже в различных номерах: помогал клоунам в их репризах, ассистировал жонглёрам и даже дрессировщикам. Когда Макару исполнилось двенадцать, родители решили задействовать его в своём новом номере. Отец ежедневно репетировал с ним по несколько часов, и Макар буквально заболел воздушной гимнастикой. Уровень увлечённости и вовлечённости был

максимальным: тренировки семь дней в неделю, руки в мозолях, вечно разбитый нос, зажимы в шее, бесчисленные синяки… И самое главное – осознание: «Это моё! Зачем жить, если нельзя летать?!» В свои двенадцать он выглядел значительно взрослее: тело окрепло, подкачались руки, а сила воли у него всегда была другим на зависть.

Работать в жанре воздушной гимнастики официально позволялось лишь с восемнадцати лет, но у Макара так здорово получалось, что родители добились для сына разрешения летать под куполом цирка уже в четырнадцать. Он выступал с номером на кордепарели 1 на высоте пятнадцать метров – первый и единственный в этом возрасте абсолютно без страховки.

У всех цирковых детей даже игры были соответствующие – они устраивали представления друг для друга. А школа… ну что – школа? Всего лишь скучный, но, к счастью, преходящий фоновый элемент.

1

Кордепарель (корд-де– парель) – от французского cord deperil, cordeperilleuse – «опасный, рискованный канат»; воздушно-гимнастический снаряд – туго натянутый вертикальный канат, на котором артист исполняет трюки, аналогичные упражнениям на першах или бамбуке («флажок», бланш, кульбит и другие).

Обычно цирк приезжал в какой-нибудь очередной город, а уже утром Макар шёл к директору с пачкой документов. Как правило, просто спрашивал у администрации гостиницы: «Где у вас тут ближайшая школа?»

Он не затруднял себя запоминанием имён и лиц одноклассников, не вливался в их тусовку, не зависал с ними вместе после уроков – было банально некогда. Его даже от физры освобождали… потому что чего-чего, а физкультуры в жизни Макара Вознесенского было и так предостаточно.

Квартира, к слову, оказалась неплохой. Лучше, чем он ожидал. Трёшка, вид на Балтийское море из окна гостиной, симпатичная меблировка…

А вот Миша, бывший однокурсник матери, Макару категорически не понравился. Этакий слащавый типчик с улыбкой как у грёбаного, мать его, Кена!

– Ну, здорово, приятель! – Миша протянул Макару ладонь для рукопожатия, делая вид, что страшно рад его видеть.

– Я вам не п-приятель, – строптиво отозвался тот. – И вряд ли когда-нибудь им стану. Не г-горю желанием, знаете ли…

– Макар! – шокированно ахнула мать, заливаясь краской. – Какая муха тебя тебя укусила? Извинись немедленно!

«Ага, щас, разбежался. Шнурки только поглажу». Макар не стал говорить этого вслух, но судя по вытянувшейся физиономии красавчика, иногда он вполне неплохо читал мысли.

– Миша столько для нас сделал! – продолжала распыляться мать, снова сбиваясь на уже

знакомый Макару ненавистный пафосный тон, как в плохом театре. – Он нашёл для нас это жильё! И именно ему мы обязаны тем, что…

– Перестань, Зоенька, – Миша предостерегающе поднял руку. – Не стоит.

Зоенька!.. Не, ну охренеть просто.

– Спасибо, дядя Миша, – с чувством отчеканил Макар, даже не запнувшись на проклятой «д» в первом слоге; он бы даже отвесил ему поклон, но понял, что это будет смотреться уже совсем издевательски.

Тот скривился, словно прожевал дольку лимона.

– Можно просто «Михаил» и на «ты», – великодушно разрешил он.

Макар округлил глаза в притворном ужасе.

– На «ты»?! Что вы, я не могу. К-как можно, – и всё-таки он не сумел выговорить целую фразу без запинки. – Вы же это… ну, уже в возрасте.

Миша скрипнул зубами.

– Мы с твоей матерью ровесники.

Макар, конечно же, был в курсе, мать ведь говорила, что они учились вместе. Однако он сделал вид, что страшно удивился:

– Серьёзно? А выглядите старше лет на д-десять—пятнадцать.

– Макар! – гневно взвизгнула мать, и он понял, что пора закругляться.

– П-пойду к себе, – невозмутимо объявил он, подхватывая чемодан. – Вещи раскидаю.

– Клоун… – услышал он обиженно-обречённый материнский вздох, адресованный ему в спину.

И следом – вполголоса, от этого мерзкого Миши:

– Успокойся, парня можно понять. Возраст у него такой… обвиняющий.

Ты смотри, какой понимающий, сука!

Макару захотелось изо всех сил шарахнуть кулаком по дверному косяку, но он сдержался.

2

Пинком отправив чемодан под кровать, он решил, что разберёт вещи, когда немного остынет. Выскочив на маленький балкончик, Макар жадно глотнул ртом холодный и густой влажный воздух. Несмотря на январь, моросил мерзкий дождь, но Макар с каким-то мазохистским удовольствием подставил разгорячённое лицо колючим струям.

Сейчас, во время дождя, городок выглядел ещё более серым, безликим и унылым, чем прежде, несмотря на обилие ярких зданий. Голые деревья не добавляли красоты картинке. Макар ещё раз с тоской обвёл взглядом окрестности, привыкая к мысли, что ему теперь предстоит здесь жить.

Внизу послышались оживлённые голоса. Макар нехотя опустил взгляд и увидел двух подружек, чирикающих возле кофейного автомата. Обе в нелепых цветных дождевиках, с красными от холода лапами… Они старательно пересчитывали мелочь на влажных ладошках и по очереди опускали монеты в щель монетоприёмника. Этаж был второй, так что Макар прекрасно слышал каждое их слово и видел каждый жест.

– Я буду ванильный капучино! Или нет, лучше сливочный! Только сахара можно побольше, добавь ещё одну порцию! – попросила одна из девчонок с предвкушением в голосе.

– Слушай, не хочу, конечно, обидеть, но… с твоей жопой ты бы поаккуратнее насчёт сахара. Да и насчёт сливок тоже, – заметила её спутница.

Макар невольно хмыкнул. Диалог его заинтересовал; он наклонился и вытянул шею, пытаясь увидеть лица обеих собеседниц.

– Меня моя жопа вполне устраивает, – сухо отозвалась любительница сладкого капучино. – Во всяком случае, пока ещё никто не жаловался…