Клоунада

Саттертуэйт Уолтер

— Прямиком в префектуру. Он полицейский.

Ледок откинулся на спинку стула.

— Раз вы заранее знали, чем дело кончится…

— Ничего я не знал. Ни сном, ни духом. Но, по логике вещей, иначе и быть не могло. Да и кто, кроме полицейских, знал, что я в городе? Только Роза Форсайт и Хемингуэй, а они слишком увлечены собой, чтобы печься обо мне. И, как я уже говорил, у вашего префекта есть свой причины держаться за это дело. Как бы то ни было. Отсюда следует, что тот малый — полицейский. Но всегда лучше знать наверняка. Вы прекрасно

поработали.

Ледок все еще дулся.

— Это не так просто, знаете ли, — сказал он. — Следить так, чтобы тебя не заметили; Найти такси, до того как объект скроется…

— Вы славно потрудились.

Он поднял на меня глаза и улыбнулся.

— Bon. Так что теперь?

Я взял папку.

— Сможете сделать так, чтобы бумага перевели к завтрашнему утру?

— Конечно.

Я отдал ему папку и снова сел. Он положил ее рядом со шляпой.

— Послушайте, — сказал я, — прежде чем мы сегодня отправимся на баржу и встретимся с Астер Лавинг, я бы хотел побывать в том баре, о котором говорил Хемингуэй. «Дыра в стене».

— Жуткое место. Кухня там ужасная, да и небезопасно.

— Мне надо там побывать.

Он пожал плечами.

— Как угодно. Когда за вами заехать?

— Часиков в восемь, идет?

— Bon. Тогда у нас хватит времени, чтобы поужинать. А пока вы отдыхайте.

Я покачал головой.

— У меня встреча с Сибил Нортон. Я уже договорился с ней по телефону, звонил отсюда, снизу.

Ледок выпрямился и поджал губы.

— Вижу, вам моя помощь не нужна.

— Анри, она же англичанка. Если все будет нормально, мы с ней и так сможем поговорить. Она объяснила, как до нее добраться. Тут близко. Все будет точно, как и с Розой Форсайт. Когда один — нормально, а двое — уже толпа.

Ледок поднял руку.

— Да-да, согласен. — Он улыбнулся. — И поводов для вранья меньше.

— Ну вот. И то верно. Так что с тем молодчиком снаружи? С полицейским? Он видел, как вы сюда вошли? Сейчас?

Ледок отрицательно покачал головой.

— Я прошел осторожно. Тут есть черный ход.

— Замечательно. Было бы неплохо, если вы, уходя, им же и воспользуетесь.

— А вечером?

— Не надо. Я встречу вас внизу. Зачем их лишний раз искушать? Думаю, нам же лучше, если они не будут знать, что мы догадываемся о слежке.

Ледок кивнул.

— Усыпим их бдительность, да?

— Да и потом, если надо, от них будет легче избавиться.

Он поудобнее уселся на стуле.

— Mon ami, ваши предки, верно говорю, были французы.

В тот же день, в пять часов, я поднимался по ступенькам дома Сибил Нортон. Она жила на самом верхнем — седьмом этаже, так что ступенек было предостаточно. Когда я наконец добрался до последней площадки, дыхание вырывалось из моей груди с шумом и с перебоями.

Две двери — обе красные. На одной, под звонком, — бронзовая табличка с надписью «НОРТОН». Над звонком — крохотный глазок, казавшийся мутно-белым при включенном внутри свете. Я дернул звонок.

Через

мгновение глазок потемнел. И дверь открылась.

— Господин Бомон?

— Да, — сказал я. — Спасибо, что согласились со мной встретиться, госпожа Нортон.

Ей было чуть за тридцать, высокая — примерно сто семьдесят три или сто семьдесят пять сантиметров. На ней было черное, в красный цветочек, шелковое платье с поясом, свободно ниспадавшее с широких плеч на высокую грудь и расходившееся мягкими складками от узкой талии по округлым бедрам. Вьющиеся светлые, с рыжеватым отливом волосы были разделены пробором слева и доходили до ушей, слегка прикрывая их. У нее, как и у Розы Форсайт, были голубые глаза, только ее глаза глядели спокойно и уверенно — в них не было ни тени печали. Госпожа Нортон обходилась без косметики, потому как совершенно в ней не нуждалась: у нее был прекрасный цвет лица — бледно-кремовый, чуть розоватый, которым так гордятся англичанки, даже если сами похвастать им не могут.

— Входите, пожалуйста, — пригласила госпожа Нортон. И закрыла за мной дверь.

— Сюда, — показала она. И я последовал за ней. Двигалась она плавно и грациозно, как породистая лошадь, только сегодня выигравшая очередные скачки.

Прямо из холла мы ступили в уголок иной земли — непреходящей Англии.

Кругом английские безделушки — на пустых полках в шкафах, на кофейном столике, на столиках у диванов, на шифоньере. Там были памятные кружки и памятные тарелки, и маленькие фарфоровые фигурки лис, собак и гончих. На стене в рамке висели фотографии королевы Виктории и короля Георга V, а также фотографии мужчин в охотничьих костюмах и черных кепи, хрипящих от возбуждения и погоняющих своих хрипящих же от возбуждения лошадей.

Там, где не было безделушек, стояли книги. Они были либо аккуратно расставлены на полках, либо лежали в стопках на столах и на полу; некоторые были раскрыты и лежали, перевернутые страницами вниз, на подлокотниках диванов и кресел.

— Простите за хаос, — извинилась госпожа Нортон. — Стараюсь следить за порядком, но не получается. Пожалуйста. Садитесь.

Была в ней еще одна общая черта с Розой Форсайт: она накрыла для меня кофейный столик. Правда, на нем не было бутылок — только чайник под милой красной грелкой, молочник, сахарница, чашки на блюдцах и серебряный поднос с песочным печеньем.

Я примостился на диване — крупном предмете мягкой мебели, обтянутом синей тканью с затейливым цветочным узором. Госпожа Нортон села в кресло под стать дивану. Спину она держала прямо, колени сдвинуты и слегка наклонены в сторону. Я заметил, что у нее очень красивые ноги. А она заметила, что я это заметил, но мы оба сделали вид, что ничего не заметили.

Госпожа Нортон улыбнулась.

— Чаю?

— Не откажусь, — ответит я, — спасибо.

Она сняла симпатичную грелку, бережно отложила ее в сторонку, налила чай в две чашки. И снова надела грелку на чайник.