Клуб бессмертных
Шрифт:
Афины появились лет за пятьдесят до моего рождения. Не так уж много, учитывая, сколько времени я провел на Олимпе после смерти. Афины появились благодаря купцам. Сначала это была деревня. Затем купцы, проезжавшие мимо, смекнули, что здесь удобное месторасположение для города. Так появился город. Позже он обзавелся крепостной стеной, большим флотом, гражданами и статуей Афины. Этого было вполне достаточно. Через семьдесят пять лет город обзавелся литературой: появился я и написал «Взятие Милета». Почему я это сделал? Наверное, меня, как и первого человека Земли, вышедшего в открытое море, обуревало простое любопытство.
Мне
Первые пятнадцать минут представления мои актеры не говорили ничего. Они просто издавали вой, крики, визжали, молили о помощи, булькали, словно захлебываясь в крови. Уже к концу вступления публика рыдала. Все прекрасно поняли, что символизируют эти звуки. Публика аплодировала, встав с мест. Всего они прерывали выступление сорок два раза – я, само собой, считал, горя от волнения, – и каждая овация становилась все продолжительнее.
Мы очень жалели Милет.
Тем более, что этот город стал первым, подписавшим с Афинами пакт о ненападении и союзе. Мы с жителями Милета торжественно поклялись защищать друг друга пред лицом всякой опасности, участвовать в военных походах вместе и никогда не нарушать клятвы, данной при подписании договора. Милет стал первым городом, на кого напали персы, которым мы объявили войну. Уверен, все тогда в Афинах понимали, что персы слишком сильны для того, чтобы мы могли оказать им серьезное сопротивление. Но так как число черных шариков, опускаемых при голосовании в урну, перевесило, война была объявлена. Персы очень удивились.
Они узнали о существовании Афин только потому, что мы объявили им войну.
Когда веселый персидский наместник спросил, какого черта мы объявились в его лагере и что нам вообще надо, самый старший из нашей делегации объяснил:
– Мы считаем, что ваши поселения на берегу Понта (он имел в виду Малую Азию) угрожают безопасности нашего города.
Перс вытаращил глаза. Аттика – и это знали все – их не интересовала, поскольку представляла собой богом забытые земли, слабо заселенные и не освоенные. Что же касается военных городков, персы имели полное право их строить, поскольку защищали границы своей империи, проходившие как раз по побережью Малой Азии. Когда персидский генерал все это нам объяснил – что уже было довольно любезно с его стороны, – глава афинской делегации сказал:
– К тому же мы, афиняне, обязаны заботиться о покоренных вами местных народах, которые не знают, что такое свобода!
Разумеется, нам нужны были рынки, а о местных народах мы не думали. Тем более ими были как раз персы. Перс рассмеялся и сказал, что раз мы ищем повода воевать с его империей,
– Поскольку мы вступаем в войну, – сказали афиняне, – то обозначить тебе место Афин не сможем. А вот, кстати, залив, у которого находится Милет, наш союзник!
Конечно, этот забавный инцидент не подвиг персов на военный поход. Наверняка они забыли о случайных визитерах из какого-то богами забытого местечка Эллады. Афиняне сами напомнили о себе.
Они взяли на абордаж судно персидского купца, совершенно случайно заплывшего в наши моря. После этого разгневанные персы снарядили экспедицию и вырезали Милет.
Где находятся Афины, они не знали.
Сказать честно и прямо согражданам о том, что именно мы и наши амбиции послужили причиной гибели города-союзника, я не мог.
Можно шутить с тираном и бросать ему в лицо упреки – при условии, что у него хорошее настроение, он простит вам дерзость. Можно говорить правду охлократии – толпа, если она благодушна, простит вас и даже поднимет на руки, избирая своим вожаком. Но никогда не шутите с демократией, то есть с организованной толпой. Она вам ничего не простит.
Как не простила мне и как не простит Прометеусу, уже начавшему нажимать курок пистолета, который он приставил к своей голове. Мне искренне жаль его.
Уж очень похожа его история на мою. Прометеус – первый писатель Молдавии. Может быть, не лучший. Может быть, позже придут за ним те, кто будет лучше. Как Эсхил, который пришел за мной. Но он – первый. И это достаточная причина для того, чтобы уважать его или возненавидеть. А еще лучше, признав силу его таланта, изгнать, ибо талант этот обращен на «причинение страдания народу и напоминания о бедствиях нации».
Поскольку я не мог напомнить нации, что она виновна в своих и чужих бедах, то решил просто описать эти беды. А уж кто в них виноват, пусть решает сама публика. Пьеса потрясла зал, и меня возненавидели. Естественно, меня обвинили в том, что я ненавижу Афины. Это было не так. Я ненавидел пороки Афин, но не сам город. Это никого не волновало.
– Как трогательно, – всхлипывали отцы семейств, выходя из театра, – что жители Милета положили свои жизни ради нас, ради союза с Афинами. Верные своему слову милетцы… Вы погибли, сдержав клятву!
Почему-то никто не говорил при этом, что жители Милета не давали клятву потакать глупостям афинян и становиться заложниками идиотизма своих союзников. Навязавшихся союзников! Правда, насколько я слышал, у Прометеуса все обстояло значительно хуже.
Его сограждане обрекли на смерть даже не союзников, а других своих сограждан. И это не назвали гражданской войной. Вообще, граждане очень не любят, когда вещам дают их, вещей, название.
– Ну что за «Взятие Милета»? – спросил меня на суде один из обвинителей. – Что за название? Неужели нельзя было как-то обойти этот неприятный момент? Быть гибче, мудрее, осторожнее?
Мне нечего было ему возразить: «Взятие Милета» и в самом деле было слишком прямолинейное название. От него морщились и страдали. Также суду не понравилось следующее: а) осада, названная в пьесе вот прямо так – осадой; б) смерть, названная в тексте пьесы не как-нибудь, а смертью; в) отсутствие подкреплений Милету, названное… правильно, отсутствием подкреплений.