Клуб Дюма, или Тень Ришелье

Перес-Реверте Артуро

Он смочил губы джином и всмотрелся в темень над Сеной, куда не доставал свет фонарей, которые и набережную-то освещали кусками, оставляя глубокие черные провалы под голыми деревьями. По правде сказать, буйной радости одержанная победа ему не доставила, он не испытывал даже самого обычного удовлетворения, как положено после завершения трудной работы. Ему было знакомо такое душевное состояние – как правило, подобное холодное и ясное спокойствие опускалось на него, когда книга, за которой он долго гонялся, наконец попадала к нему в руки; или когда ему удавалось обойти соперника и заполучить экземпляр после сложной борьбы, или отыскать истинную жемчужину в груде старых бумаг и всякого хлама. Он вспомнил другие времена и другое место, вспомнил Никон, раскладывающую видеокассеты на ковре перед включенным телевизором, вспомнил, как она в такт музыке мягко колыхалась в кресле-качалке – Одри Хепберн, влюбленная в римского журналиста, – и при этом не сводила с Корсо больших темных глаз, которые с неизменным изумлением отражали

окружающий мир. Но это была уже та эпоха, когда в глубине ее взора начали сквозить суровый упрек и предчувствие одиночества, которое кольцом сжималось вокруг каждого из них – словно неумолимо приближался срок платежа какого-то долга. Охотник, настигший добычу, сказала тогда Никон тихим голосом, будто сама изумилась собственному открытию; наверно, в тот вечер она впервые увидела его таким: Корсо – беспощадный волк, переводящий дух после долгой погони, надменно и презрительно попирающий добычу. Выносливый и жестокий захватчик, ни разу не содрогнувшийся при виде чужой крови. У него одна цель – охота, охота сама по себе. Ты мертв, как и твои жертвы, Лукас Корсо. Как эта ломкая сухая бумага, из которой ты сделал свое знамя. Ведь ты не любишь даже эти пыльные трупы, да они, кстати, тебе и не принадлежат… На самом-то деле тебе плевать и на них… Он на миг задумался: а что бы сказала Никон о его нынешних ощущениях, об этом зуде в паху, о сухости во рту, несмотря на выпитый джин? Вот он сидит за узким столиком в баре, смотрит на улицу и не решается выйти наружу, потому что тут, в тепле и при ярком свете, в сигаретном дыму и под шум разговоров за спиной, он хоть на время чувствует себя в безопасности – хоть на время его оставило мрачное предощущение беды, которая не имела ни имени, ни формы, но, как он нутром чуял, подбиралась к нему сквозь защитный слой джина, разлившегося в его крови, подбиралась вместе с проклятым туманом. Это напоминало английский черно-белый пустынный пейзаж; и Никон сумела бы оценить это. Бэзил Ратбоун [142] , застыв, слушает, как вдалеке воет собака Баскервилей.

142

Бэзил Ратбоун (1892-1967) – южноамериканский актер, исполнитель роли Шерлока Холмса в фильмах «Собака Баскервилей» (1937) и «Приключения Шерлока Холмса» (1939).

Наконец он решился. Допил последнюю рюмку, положил на столик мелочь, повесил сумку на плечо и вышел на улицу, подняв воротник плаща. Огляделся, пересек улицу, дошел до каменной скамьи, где прежде сидела девушка, и зашагал по набережной. Мутно-желтые огни баржи, проплывающей мимо одного из мостов, осветили Корсо снизу, и грязный туман ореолом вспыхнул вокруг его силуэта.

Набережная Сены казалась совсем безлюдной, даже автомобили проезжали очень редко. Рядом с поворотом на узкую улицу Мазарини он махнул рукой вынырнувшему откуда-то такси, но оно не остановилось. Он прошел еще немного, до улицы Генего, и собирался через Пон-Нёф двинуться к Лувру. Туман и неосвещенные дома делали окружающий пейзаж мрачным, вне времени. Корсо одолевала непривычная тревога. Он, как волк, учуявший опасность, втягивал носом воздух то справа, то слева. Потом перекинул сумку на другое плечо, чтобы освободить правую руку, и, растерянно озираясь, остановился. Как раз на этом месте – глава XI «Интрига завязывается» – д'Артаньян увидел Констанцию Бонасье, которая вышла из-за угла улицы Дофина и направилась по тому же мосту в сторону Лувра, ее сопровождал мужчина, оказавшийся герцогом Бекингэмом, для которого ночное приключение могло окончиться печально – д'Артаньян собирался проткнуть его шпагой:

Но я ведь люблю ее, милорд, и ревновал…

Возможно, предчувствие опасности было ложным; он слишком много всего прочел, и теперь, в этом фантастическом пейзаже, книжные впечатления подстроили ему ловушку. Но ведь звонок девушки и серый «БМВ» у дверей не были плодом его воображения. Где-то вдалеке начали бить часы, и Корсо шумно выдохнул. В конце концов, все это смешно.

Именно тогда на него и напал Рошфор. Он как будто материализовался из мрака, вынырнул из реки, хотя на самом деле следовал за ним по берегу – с другой стороны парапета, и теперь поднялся наверх по каменной лестнице. Про лестницу Корсо догадался, когда кубарем покатился по ней же вниз. Никогда раньше он так не падал, и сперва ему почудилось, что падение будет длиться вечно – ступенька за ступенькой, – совсем как в кино; но продолжение последовало довольно быстро. Правда, до падения он получил первый крепкий удар кулаком в правое ухо, очень профессиональный удар, и ночь сразу куда-то поплыла, и все внешние ощущения стали пробиваться к нему совсем издалека, как после бутылки джина. Благодаря чему он не почувствовал резкой боли, катясь по каменным ступенькам с острыми краями; приземлился он чуть живой, но в сознании; пожалуй, его даже удивило, что до него не донеслось то самое конрадовское звукоподражательное «splash», которое звучит при падении тела в воду. Абсурдно, конечно, но именно такая ассоциация возникла у Корсо. Голова его покоилась на каменных плитах, ноги – на последних ступенях лестницы. Он глянул вверх и увидел расплывчатый черный силуэт Рошфора – тот, перескакивая через три ступени, мчался к нему.

Конец тебе, Корсо. Это была единственная мысль, мелькнувшая у него в голове. После чего он сделал две вещи: во-первых, попытался ударить нападающего ногой, когда тот ринулся на него. Но сил не было, и вялый удар угодил в пустоту. Так что остался только один старый способ: сомкнуть ряды – и пусть огонь противника тонет во мраке. Почувствовав вблизи речную сырость и сообразив, что темнота вокруг сгустилась еще и потому, что в стычке он потерял очки, Корсо скорчил гримасу. Гвардия умирает, но не… а еще она катится по лестнице. Так что он и на самом деле поспешил сомкнуть ряды, вернее, сжался в комок, чтобы защитить сумку,

которая все еще висела у него на плече. Наверно, прапрадед Корсо оценил такое решение, наблюдая сцену с другого берега Леты. Труднее было понять, оценил ли ее Рошфор. Во всяком случае, тот, подобно Веллингтону, действовал в традициях британской практичности. И когда противник нанес Корсо чистый и точный удар по почкам, охотник за книгами уловил далекий крик боли – у него даже появилось подозрение, что кричит он сам.

В общем, надеяться было не на что, и Корсо покорно закрыл глаза, в ожидании, когда некто перевернет и эту, последнюю, страницу. Он чувствовал прямо над собой дыхание Рошфора, который наклонился над ним и сначала рылся в сумке, а потом со всей силы дернул за лямку, крепко сидевшую у Корсо на плече. Отчего охотник за книгами снова открыл глаза, и в поле его зрения опять попала часть лестницы. Но так как лежал он лицом вниз, то и лестница виделась ему горизонтально, словно перевернутая набок, и слегка расплывчато. Поэтому поначалу он даже как следует не разобрал, поднимается девушка или спускается; он только уразумел, что двигается она очень быстро, невероятно быстро – длинные, обтянутые джинсами ноги перескакивали через ступеньки, а синяя курточка, которую она сбросила на ходу, летела по воздуху куда-то в угол экрана, сквозь клубы тумана, как плащ призрака Оперы [143] .

143

«Призрак Оперы» (1925) – знаменитый фильм Руперта Джулиана с Лоном Шейни.

Он быстро заморгал, пытаясь лучше разглядеть происходящее, и чуть повернул голову в сторону девушки. Это помогло ему заметить краешком глаза, как Рошфор, тоже перевернутый, подскочил от неожиданности, а девушка, преодолев последние ступеньки, кинулась на него с коротким резким криком, пронзительным и острым, как осколок стекла. Послышался глухой звук – то ли «паф», то ли «тумп», – и Рошфор исчез из поля зрения Корсо, будто его вытолкнуло пружиной. Теперь охотник за книгами мог видеть только опрокинутую пустую лестницу, потом с трудом, плотно прижав левую щеку к каменной плитке, стал поворачивать голову в сторону реки. Картина оставалась перевернутой – с одного бока земля, с другого – темное небо, внизу – мост, сверху – река. Но теперь он, по крайней мере, убедился в том, что девушка и Рошфор были тут. Какую-то долю секунды Корсо видел, как она стояла недвижно, ее силуэт четко вырисовывался в свете мутных фонарей с моста: она стояла широко расставив ноги и выставив руки с повернутыми вперед ладонями, как будто просила минуты тишины, чтобы послушать далекую мелодию, чьи звуки долетали до нее каким-то особым, неведомым для других путем. Перед ней, уперев одну коленку и кисть одной руки в землю, похожий на боксера, который никак не может решиться и встать на ноги, пока рефери считает: «Восемь», «девять», «десять», – застыл Рошфор. Свет с моста освещал шрам, и Корсо успел разглядеть на лице врага выражение крайнего изумления, но тут девушка повторила тот же сухой, острый, как кинжал, крик, потом повернулась на одной ноге, а другой без видимых усилий описала в воздухе полукруг и нанесла ею мощный удар Рошфору прямо в лицо.

XII. Бекингэм и миледи

То преступление было совершено при участии женщины.

Эса ди Кейрош. «Тайна дороги на Синтру»

Корсо сидел на нижней ступени лестницы и пытался зажечь сигарету. Он еще не пришел в себя, голова шла крутом, и ему никак не удавалось свести вместе спичку и конец сигареты. Кроме того, одно стекло в очках оказалось разбитым, и приходилось зажмуривать этот глаз, чтобы видеть другим. Когда огонь по спичке добрался до пальцев, охотник за книгами бросил спичку под ноги, сунул сигарету в рот и стал смотреть, как девушка собирает с земли содержимое сумки; потом она подошла к нему и помогла прикурить.

– Как ты? В порядке?

Вопрос прозвучал безразлично, в нем не слышалось ни заботы, ни сочувствия. Очевидно, ее здорово разозлило его легкомыслие, ведь она по телефону предупредила Корсо об опасности, а он все равно угодил в ловушку, как мальчишка. В ответ Корсо пристыженно и смущенно кивнул головой. Правда, его в какой-то мере утешало воспоминание о выражении, мелькнувшем на лице Рошфора в тот миг, когда он увидал перед собой девушку. Она ударила его точно и безжалостно, но глумиться над поверженным врагом не стала – он какое-то время полежал на спине, потом со стоном, но не проронив ни слова, перевернулся и уполз в сторону. А она, потеряв к нему всякий интерес, занялась сумкой. Будь на то воля Корсо, он кинулся бы следом за Рошфором и бил бы его смертным боем, пока негодяй не расскажет все, что знает; но Корсо был слишком слаб и не мог подняться на ноги, к тому же он сомневался, что девушка одобрит такой поступок. Она вывела из игры Рошфора, и теперь ее волновали только сумка и Корсо.

– Почему ты позволила ему уйти?

Силуэт Рошфора еще маячил вдалеке, но мог вот-вот исчезнуть за поворотом, во мраке среди пришвартованных к берегу баркасов, похожих на корабли-призраки над туманными волнами. Корсо представил себе: его враг бредет прочь – спотыкаясь, с разбитым носом, так и не взяв в толк, как это девушка сумела с ним сладить, и у Корсо в груди вспыхнула мстительная радость.

– Надо было побеседовать с этим подонком, – с упреком добавил он.

Девушка искала свою куртку. Потом села на ступеньку рядом с Корсо, но с ответом не спешила. Выглядела она обессиленной.

– Никуда он от нас не денется, – сказала она наконец, скользнув взглядом по Корсо, потом уставилась на реку. – А ты постарайся в следующий раз быть поосторожнее.

Он вынул изо рта мокрую сигарету и принялся рассеянно крутить ее.

– Я думал, что…

– Все мужчины думают, что… Пока им не расквасят физиономию.

И тут он заметил, что девушка ранена. Ерунда, конечно: струйка крови стекала из носа на верхнюю губу, потом от уголка рта – к подбородку.

– У тебя кровь идет из носа, – сообщил он с дурацким видом.