Шрифт:
Глава 1
– Катя, передай Юле кусочек пирога.
– Хорошо, – сказала Юля и передала пирог Кате.
– Спасибо, Катя, – поблагодарила Катя Юлю.
– А ты, Юля, кушай-кушай.
– Ага, – согласилась Катя и послушно принялась жевать вкусный яблочный пирог.
Вы можете подумать, что прочитанное вами является диалогом пациентов психиатрической лечебницы, но это не так. Вернее, не совсем так. Катя – это я, Юля – моя закадычная подруга, и со всей ответственностью могу заверить, что мы абсолютно дееспособны. Ну, случаются, конечно, как и у всех людей, маленькие отклонения: я, например, личность весьма деятельная и эмоциональная и, если занесет немного не туда, могу сорваться на истерику, типичную бабью истерику с битьем посуды и гневливыми высказываниями в адрес обидчика на повышенных
Сейчас поясню, что же это за старушка такая и кем она нам приходится. Вообще говоря, никем. У Юльки там, на большой земле, в Московской области, откуда мы и приехали, имеются в наличии любящие родители, у меня же – любящие мама и бабуля. Само собой разумеется, родные нас не путают. Но вот мы решили провести отпуск на побережье Черного моря, впервые оторвавшись от юбок мам куда-то далеко (Юльке – девятнадцать, мне через шесть недель будет двадцать), купили билеты на поезд Москва-Туапсе и приехали в далекий город в надежде, что нас здесь ждут с распростертыми объятиями. Однако в середине солнечного июня, да еще и с нетолстыми кошельками нас ждали неохотно, пришлось немало помаяться, скитаясь по городу в поисках дешевого жилья. Вот таким макаром, поблуждав на чужбине с четырнадцати десяти – время прибытия поезда – и почти до самого вечера, мы оказались у бабки, что была глуха на правое ухо, подслеповата на оба глаза, носила вставную челюсть, которую на ночь бережно складывала в большой граненый стакан, и путала все на свете. Единственное, что она хорошо умела делать, – это считать полученные за жилье деньги, все-таки борьба за выживание в побережных городах и поселках, где вовсю царила безработица, велась нещадная.
К тому времени, как мы, идя вдоль тротуара, напоролись на божий одуванчик, облаченный, несмотря на жару, в шерстяное платье и платок, повязанный вокруг морщинистого лица, с табличкой на груди «Сдаю нищим студентам», мы настолько выбились из сил, что, едва переступив порог, назвав свои имена и уплатив довольно скромную за десятидневное проживание сумму, тут же повалились на предоставленные кровати и уснули, совсем не постеснявшись того, что за столько часов нахождения в солнечном Туапсе так и не увидели море, ради которого, в общем-то, и приехали и которого не имели счастья видеть вживую уже много-много лет.
Юлька разбудила меня около половины двенадцатого вечера этого же дня (а легли мы в девять) с предложением поужинать. На удивление, хозяйка, назвавшаяся бабой Дусей (а по паспорту она Евдокия Карловна), еще не спала. Вот тут-то мы и познакомились по-человечески. Баба Дуся объяснила, как добраться до ближайшего пляжа (оказалось, что он совсем рядом), и накормила вкусным ужином – картошечкой, пожаренной на настоящем топленом масле, и окрошкой, заправленной квасом собственного приготовления. Моя подруга окрошку не уважает, потому кушать не стала, а вот я, не беспокоясь о том, что придется засыпать со вздувшимся от переедания желудком, усиленно налегала и на то и на другое. Уже тогда стало ясно, что запомнить старухе, кто из нас кто, не дано, и мы оставили сие бесполезное занятие, справедливо рассудив, что особой разницы между Юлией и Екатериной не имеется. Это вам не Эсмеральда и Яю-дзы, а два самых популярных русских имени. При всем при этом нам и друг дружку пришлось величать в том же самом порядке, так как Евдокия Карловна, услышав как-то раз, что я назвала Юлю ее собственным именем, обругала:
– Как не стыдно, Юлечка, столько лет с подружкой водишься, а имя ее путаешь! Катенька она, Катенька!
Ну что тут поделаешь? Расстраивать старых людей – грех, посему я извиняющимся тоном произнесла, обращаясь к Юльке:
– Прости, Кать, так с дороги устала, что заговариваться начала.
Моя подруга, еле сдерживаясь, выбежала с кухни, чтобы насмеяться вдоволь.
Сегодня нас накормили
Кстати, раз описала море, опишу и свою подругу. Юля – худая, высокая (сто семьдесят сантиметров с гаком) длинноногая блондинка, приветствующая спортивный стиль одежды, а волосы посему собирающая в неизменный хвост. Образцова – фамилия моей подруги – уверена, что в мире всегда торжествует справедливость, для того, чтобы сделать карьеру, нужно работать усерднее других, а для того, чтобы встретить принца, нужно просто ждать его, ибо судьбою каждому уготована встреча с его половинкой, и, если первый раз ты ее проворонишь, судьба будет тебе предоставлять шансы вновь и вновь, пока человек наконец не облагоразумится и не примет дар небес. Козлы, преимущественно встречавшиеся на Юлькином жизненном пути и усердно портившие ей кровь, совершенно не лишили подругу должного девичьего романтизма, детской наивности и твердого подросткового идеализма.
Я же была во многом не похожа на подругу, начиная с внешности (предпочитаю спортивному стилю женственный, приближенный к категории «женщина-вамп», а длинные темные волосы использую как приманку на мужчин, потому не прячу их в тугой пучок, как старая дева, а раскидываю строго в направлении ветра) и заканчивая мудрым, а стало быть, циничным мировоззрением: да, торжествует справедливость, но она на стороне тех, у кого больше денег; карьеру не сделаешь, пока не переспишь с начальником, в крайнем случае – пока не сменишь пол на мужской и не станешь при этом большой свиньей, перепрыгивающей через людей, обдавая их напоследок грязью с задних копыт; половинки-то, может быть, и существуют, только человек – настолько эгоистичный биологический организм, что зачастую ты успеваешь переругаться с этой половинкой задолго до того, как приходит понимание, что это и была она, частичка тебя, а после этого пытаться наладить отношения уже бывает слишком поздно. Однако, невзирая на многие несоответствия в мировоззрении, мы с Юлькой дружили с самого детства и почти никогда не ругались.
Мы направились сразу к будке блюстителей порядка и, по совместительству, спасателей, на двери которой висело грозное предупреждение: «Не заплывайте далеко! Кто утонет, тот больше купаться не будет!!!», выторговали у них два шезлонга и, гордо отказавшись от любезно предложенной помощи дотащить добычу, начали справляться с этим заданием сами. Я несла поклажу сзади Юли, потому прекрасно видела, как моя неуклюжая подруга угодила деревянным шезлонгом одной солидной мадам, с важным видом читающей книжку, прямо по темечку, отчего та молча лишилась сознания, уронив напоследок чтиво себе на живот, а голову – на край полотенца.
– Сорри, – извинилась я за подругу, проходя мимо неподвижно лежащей тети, а мальчик, шлепающий следом, споткнулся о ее ногу и, матюгнувшись очень неприличным для своих шести-семи лет словом, уронил пластиковый стаканчик с какой-то оранжевой жидкостью на отключившуюся женщину. К слову, жертва шезлонга ничего этого не заметила, все еще пребывая в нирване. – Простите еще раз, – извинилась я теперь за мальчика и, сделав еще полтора десятка шагов, присоединилась к Юльке, сумевшей втиснуться в толпу курортников почти с самого края пляжа, ближе к выходу.
Постелив на шезлонги захваченные полотенца, мы разоблачились, оставшись в бикини красного (я) и голубого (Юля) цветов и принялись тщательно обмазываться кремом для загара.
– Ты чуть не убила женщину, – укорила я подругу.
– Какую? – уставились на меня два недоумевающих серых глаза.
– Ту, что в черно-белом раздельном купальнике лежит через три прохода впереди. – Я указала пальцем на пострадавшую. Что и говорить, та еще не пришла в себя. Дерево – чрезвычайно крепкий строительный материал. – Не туда смотришь, бери правее. Вон она, в черно-белом!