Клуб маньяков
Шрифт:
Ничего этого не было. Потому что своим «Нет» она это сократила. Мы это сократили. Двое всегда могут сократить то, что стоит между ними.
– Он запер меня в чулане и кормил хлебом с водой. Не знал, что я почти всю жизнь один хлеб ела. Потом отвел на женскую половину и заставил жен мучить меня парижскими тряпками и сладостями. Но я думала только о тебе. Видела, как ты лежишь в пещере и умираешь. Когда тебе становилось совсем плохо, я напрягалась и посылала тебе свою жизнь. Нас спасла Гюль. Она дала мужу порошок,
Лейла расплакалась. Он обхватил головку девушки руками и принялся пить слезинки.
– Вот так я плакала, увидев, что тебя нет, – сказала она, когда губы Чернова коснулись ее губ.
Солнце поднялось и жарило. Они сели в машину. Лейла достала пакет с продуктами, бутылки с парси-колой.
– А как я в ящик сыграл? – спросил Чернов, заворачивая в лавашный лист кусочки люля-кебаба.
– Ахмад-шах не хотел отпускать тебя живым. Ему надо было совершить кое-какие юридические формальности, чтобы дороже продать государству месторождение. А узнай твое тегеранское начальство о золоте Чехелькуре, то провернуть это дело он бы не смог.
– А откуда тебе это известно?
– Не найдя тебя в пещере, я поехала к нему. Он развел руками: «Значит, убежал». Когда я уходила, Гюль шепнула мне, что тебя убили и закопали в пустыне. Я упала в обморок и пришла в себя только дома.
Слезы полились из ее глаз.
– Представляешь, каково мне было входить в дом, в котором нет тебя, в котором никогда тебя не будет? Я хотела умереть. Но мама сказала, что ты жив, и что Ахурамазда поможет тебя найти.
– А кто такой Ахурамазда?
– Это зороастрийский бог. Он сотворил добро и зло.
– Ну-ну... Заратустра, Добро и Зло, Ахурамадза или Ормузд с личным сатаной под именем Ангра, Авеста и если человек не помогает добру, то будет наказан? И еще огнепоклонничество? – выдал Чернов, все, что знал о древней религии.
– Да. Мама сказала, что ты живешь в двух мирах: в мире Зла и в мире...
– И в твоем мире.
Лейла светло улыбнулась.
– Да.
– Сдается мне, что в твоем мире зла не меньше, чем в моем.
– Это зло принес ты. Его в тебе очень много. Ты поссорился со стариком Удавкиным, его зло подпиталось твоим, стало большим, и пришел Харон.
– Так я не делал Удавкину зла! – возмутился Чернов.
– Да, не делал. Ты держал его в сердце и был наказан. Понимаешь, зло в сердце – это огонь, на который летит зло. Так же, как к добру в сердце стекается добро.
– Ну ладно, а как же Ахмад-шах? На какое мое зло он прилетел?
– Тебе было мало меня. Ты хотел, чтобы на меня смотрели люди и завидовали тебе. Ради этого ты стремился в Париж, стремился, зная, что там ты можешь меня потерять. И ради этого Парижа ты нашел это золото, и потерял меня здесь.
– Я
– Не факт. Ахмад-шах ищет нас. Его люди повсюду.
Горестно посмотрев на меня, Лейла включила зажигание, и мы поехали.
– А как твоя мать меня нашла?
– Она разожгла огонь в своем доме и взмолилась к Ахурамазде. Он наслал на нее видение, в котором она увидела тебя закопанным в землю. И еще он сказал, что ему поклоняется шофер Ахмад-шаха, который знает, где ты есть. Мама поехала к нему, и он с близкими друзьями выкопал тебя.
...Мы ехали к океану. В кузове нашей машины лежали пять или шесть холщовых мешков с пожитками. Машину вел я. Лейлу поташнивало, и она, сморщив личико, смотрела в окно. Часа через полтора мы должны были добраться до Ираншахра – пальмового оазиса, ярко зеленеющего на восточной окраине одной из самых жарчайших пустынь мира – впадины Джаз-Муриан. Там мы решили заночевать перед рывком к океану.
Я сердился на жену – всего лишь на четвертом месяце, а уже кокетничает... Вот и сегодня мне, видимо, обломится.
– А можно я еще раз женюсь? – спросил я, чтобы досадить. – Мне говорили, что в Ираншахре много красивых девушек...
– Как хочешь милый, – натянуто улыбнулась Лейла, пытаясь совладеть с очередным приступом тошноты. – Но для этого нам придется заработать много денег...
– А как ты к этому отнесешься? Неужели тебе не будет неприятно? Быть не единственной, а с порядковым номером? И еще представь: ты захотела меня, а мне захотелось ее?
– У нас так принято, дорогой. Если мужчина может содержать нескольких женщин, то он их содержит.
– И ты совсем, совсем не будешь против?
– Ладно, получишь вечером свое. Только не гони так, я себя действительно неважно чувствую.
– А я чувствую, что Ахмад-шах гонится за нами...
– Если он и гонится, то в противоположном направлении. Он наверняка решил, что мы удрали к туркменской границе.
– Дай-то бог.
– Не беспокойся, милый. У нас все будет хорошо. И не волнуй нашу девочку своими страхами...
Сказав это, Лейла так светло улыбнулась, что я забыл обо всем на свете. Обо всем, кроме нее и нашей четырехмесячной девочки Елене, мирно спящей у нее под сердцем.
В Ираншахре мы остановились в небольшой и грязной гостинице. Было уже поздно, все более-менее сносные забегаловки закрылись, и мы зашли в небольшое замызганное кафе, в котором уже мыли полы.
Нам принесли по бутылочке парси-колы (кока-колы иранского разлива) и четыре иранбургера с позеленевшими котлетами (куриное мясо пополам с петрушкой). Я съел все четыре: Лейла отказалась от своей доли, увидев на моем лице гримасу отвращения, возникшую после того, как я вонзил зубы в иранский суррогат выдающегося творения западной кулинарной мысли.