Клуб неисправимых оптимистов
Шрифт:
— Я не силен в музыкальных шедеврах. Мой отец обожает Верди и «Риголетто».
— Тогда ему понравится. Попроси родителей купить тебе пластинку. Мое любимое место — «Танец рыцарей». Слушаешь и воспаряешь в небеса. Знаешь, почему Прокофьев считается любимым композитором советских людей?
— Потому что он гений?
— Не только.
— Потому что написал замечательные оперы и балеты?
— Этого мало.
— Потому что был добрым и великодушным человеком?
— У меня на родине эти качества не предмет для восхищения.
— Тогда сдаюсь.
— Прокофьева обожают за то, что он убил Сталина.
— Что
— Пятого марта тысяча девятьсот пятьдесят третьего года, рано утром, Сталину сообщили о смерти Прокофьева, и он, загубивший миллионы душ, был потрясен этим известием. Сталин унижал Прокофьева, композитор был гоним, несчастлив и несвободен. Тиран впервые в жизни почувствовал угрызения совести, у него случился удар, и он умер. В тот же самый день. Из-за Прокофьева.
— Я не знал.
— Господи, Мишель, да это же шутка. Уверен, если бы Прокофьев знал, что его смерть избавит нас от Сталина, он с радостью пожертвовал бы собой намного раньше.
Мы сидели на скамье у входа в «Бальто» и ждали. Погода была замечательная. Проходившие мимо нас члены клуба махали на прощание рукой и отпускали шуточки: мол, хватит ждать, а то врастете в землю. День клонился к закату, и мы смирились, решили, что тоже пойдем по домам, только выкурим на посошок по сигарете, и тут увидели Леонида. Выглядел он как-то странно, обе ладони у него были замотаны эластичными бинтами.
— Эй, товарищ, мы тут! — позвал Игорь. — Что стряслось?
Леонид отреагировал не сразу, нам даже показалось, что он с трудом сфокусировал на нас взгляд.
— У тебя проблемы?
— Я хочу пить.
Мы прошли следом за Леонидом внутрь. Он выглядел как человек на грани нервного срыва. Сопел, шмыгал носом, гримасничал. С трудом вытащил из кармана заветный пузырек, открыл его, вдохнул несколько раз каждой ноздрей, после чего заказал порцию 102-го, добавил на два пальца воды, выпил залпом и велел Жаки принести еще три порции.
— Мне пятьдесят первый, — сказал я.
— Вы не представляете, что со мной случилось! — произнес он срывающимся голосом. — Я видел ее.
— Кого?
— Милену.
15
— Я люблю работать по воскресеньям, — начал свой рассказ Леонид. — Люди спокойные, расслабленные, дают отличные чаевые. Я взял пассажиров у «Рица» — испанцев, супружескую чету. Они ангажировали меня на весь день, хотели побывать в Мальмезоне, Овер-сюр-Уазе и Версале. Выгоднейшая поездка. У ворот Майо меня подрезал мотоциклист, я вильнул, въехал на тротуар и впервые за десять лет проколол шину. Муж, хороший парень, сказал: «Ничего страшного, поменяете колесо, и поедем дальше». Хотите верьте, хотите нет, мне снова не удалась эта операция. Гайки были закручены намертво. Я старался как мог, здоровяк-испанец тоже попытался, но ничего не вышло. Ладно, они взяли другую машину, а я остался один на один с чертовым домкратом и через час взял над ним верх. Вспотел, исцарапал в кровь ладони, перемазался как черт. Аптеки по воскресеньям закрыты, и я решил вернуться домой, сказал себе — сегодня не твой день. Тут подходит женщина со здоровенным чемоданом и просит отвезти ее в Орли. Я отвечаю — не поеду, она говорит, что летит в Нью-Йорк, и умоляет подбросить хотя бы до аэровокзала у Инвалидов, где можно сесть в челнок. У меня в бардачке лежала
— Дебора Керр.
— Те же глаза. Те же волосы. Королева. Мне показалось, что мы расстались сегодня утром. Не знаю, сколько мы так простояли.
— Как поживаешь, Милена?
— У меня все хорошо.
— Выглядишь отлично.
— Ты тоже.
— Ты все такая же красавица.
— Не верь глазам своим… Я постарела душой.
— Ты больше не работаешь в Орли?
— Меня перевели сюда. В пяти минутах от дому, хожу пешком.
— Давно?
— Около пяти лет назад.
— Невероятно! Я никогда не возил пассажиров в Орли, чтобы случайно не встретиться с тобой, а здесь бывал десятки раз, но тебя не видел.
— И правда странно. По логике вещей, мы обязательно должны были пересечься.
— Мне пора, неудачно припарковался. Не хочется платить штраф.
— Ты водишь такси?
— Да.
— Доволен?
— Не жалуюсь. Ладно… Пока, Милена, теперь буду объезжать стороной Дом инвалидов.
Я пошел к выходу, чувствуя себя счастливейшим из смертных. Встреча с Миленой стала неожиданным подарком судьбы, на большее я и рассчитывать не мог. Неожиданно я услышал за спиной ее голос: «Леонид…» — и обернулся.
— Рада была тебя повидать.
— Взаимно.
— Я часто спрашивала себя, что с тобой сталось.
— Ничего особенного, как видишь. Я все еще ношу твои часы.
— А я — твои.
— Что у тебя с руками?
Носовые платки, которыми я обмотал ладони, промокли от крови. Она попросила коллегу подменить ее и отвела меня в медпункт. Взяла вату, перекись водорода и продезинфицировала раны. Я смотрел на Милену — и чувствовал себя счастливым. Мне не было больно. От нее исходил все тот же нежный запах… Забыл, как называются духи.
— Как это случилось?
— Возникла проблема… с машиной.
Она забинтовала мне руки, мы пошли в кафе, заказали кофе и говорили, говорили… сам не знаю о чем. Как раньше. Молчали. Смотрели друг на друга. Не так-то просто собирать воедино осколки не прожитого вместе времени.
— У тебя не будет проблем с начальством?
— По воскресеньям здесь тихо. А вот твоя машина…
— Плевать я на нее хотел!
— Ты никогда не пытался увидеть меня?
— Ты же знаешь, я дал слово тому типу.
— Ты единственный из всех моих знакомых держишь слово.
— Ну, в каждом человеке должно быть хоть что-то хорошее. Я думал о тебе каждый день.
— А я часто говорила себе: наверное, Леонид нашел работу в авиакомпании. Может, он сидит за штурвалом вон того самолета, что пролетает сейчас над Парижем, и совершенно счастлив. Я почему-то не сомневалась, что ты счастлив.
— Ты права. Скажи мне кто-нибудь, что я однажды стану таксистом, не поверил бы.
— Мы еще увидимся?
— Не знаю. Клятва остается клятвой. У тебя кто-нибудь есть?