Клуб неисправимых оптимистов
Шрифт:
— Здорово натренировался.
Мы сели на террасе. Было без четверти четыре. Франк поставил сумку на пол и сделал заказ:
— Кружку пива и лимонад с белым вином.
— У тебя голова как коленка.
— Ничего, волосы отрастут.
— Папа сейчас придет. Ты знаешь, куда тебя пошлют?
— Военная тайна. Никто ничего не знает. Можем оказаться в Алжире, Джибути или Берлине. Думаю, это будет Алжир. Там нужны унтер-офицеры.
— Сообщишь мне свой адрес?
Франк ответил не сразу.
— Нет.
— Почему?
— Не
— Ты пообещал написать Сесиль.
— Как у нее дела?
— Хочешь узнать новости — позвони!
— Прошу тебя, Мишель, не вредничай. Чем она занимается? Вернулась на факультет? Как ее работа об Арагоне?
— Она хочет все бросить.
— Это еще почему?
— А ты не в курсе? Сесиль несчастна и растеряна, не знает, что делать. Думает перейти на психфак.
— Что за бред? Она может получить диплом и преподавать литературу или языкознание. Психологу работу найти труднее. Нужно ее вразумить.
— Вот сам этим и займись. Меня она слушать не хочет.
Франк жутко разозлился. Он сидел, опустив голову, и нервно барабанил пальцами по столу:
— Я напишу Пьеру, пусть вмешается.
— Ты знаешь, где он?
— В Сук-Ахрасе. Психология — не ее конек.
— Когда будет писать Сесиль, пусть ни в коем случае не упоминает ни тебя, ни меня. Сесиль стала очень уязвимой и обидчивой, чужие советы дико ее раздражают.
— Вы подружились? Она… доверилась тебе?
— Сесиль больше не хочет о тебе слышать. И не спрашивай, как у нее дела.
— Ты должен о ней позаботиться.
— Не беспокойся. Ей никто не нужен.
— У нас с Сесиль общие взгляды. Она часто высказывается даже более радикально. Как Пьер. Война долго не продлится. Де Голль избавится от Алжира. Я скоро вернусь, и мы объяснимся. Сесиль будет мной гордиться. Между нами далеко не все кончено.
— Ты ее бросил, и этого она никогда тебе не простит. Если бы тебе хватило духу поговорить с ней, она бы поняла. А ты ударил в спину, как подлый трус. Сесиль вычеркнула тебя из своей жизни, не надейся, что она станет ждать.
— Извини, Мишель, но в женщинах ты не разбираешься. Они переменчивы, как погода весной. Сейчас Сесиль в ярости. Посмотрим, что будет, когда я вернусь.
Франк взглянул на часы:
— Шестнадцать двадцать пять. Ты правда предупредил папу?
— Он придет.
— Я должен быть на месте ровно в пять.
Франк попросил повторить заказ и предложил мне сигарету из своей пачки «Житан».
— Я не курю. Можно тебя спросить?
Франк не ответил, и я воспринял молчание как согласие:
— Зачем ты туда едешь? Они хотят независимости, исход борьбы предрешен.
— Ошибаешься. Партия проиграна, если соглашаешься вести ее на условиях противника. Не хочу об этом говорить.
— Как
Франк молчал, подбирая слова: может, не знал, как сформулировать ответ, или вообще не хотел говорить на эту тему.
— Как ты понимаешь слово «революция»?
— Хочешь стать революционером?
— Нет времени объяснять. Нам никогда не удастся сделать равными богатых и бедных, так что каждый решает для себя один-единственный вопрос: на чьей ты стороне? В наше время невозможны мир, согласие, движение вперед, диалог и общественный прогресс. Пора действовать.
— Можно действовать постепенно, пытаться прийти к согласию и пониманию.
— Уважение придумали буржуа, так им проще добиваться своих целей. Пролетариев не уважает никто.
— Ты собираешься сражаться за интересы людей, которые плевать на все это хотели.
— Мир меняется. Народ устал. И не только во Франции — повсюду. Третья мировая война уже началась. На сей раз мы никому не позволим украсть у нас победу.
— Ты бредишь или принимаешь желаемое за действительное: большая часть народа не на твоей стороне.
— Мы с тобой по-разному мыслим, так что спор бесполезен.
Между нами выросла стена. Как я мог этого не заметить? Мы сидели, не зная, что еще сказать. Открылась дверь, лицо Франка просияло, и я обернулся: это был Ришар с большой сумкой на плече.
— Я больше не могу ждать, — бросил Франк, заплатил по счету, и мы отправились в Венсенский форт.
Призывников пропускали внутрь по повестке. Я искал глазами папу, но вокруг были только незнакомые лица. Мы дошли до подъемного моста и остановились.
— Должно быть, что-то случилось.
— Ничего не поделаешь, Мишель.
Он взял меня за плечи, прижал к себе, мы похлопали друг друга по спине, и ритуал прощания закончился.
— Береги себя.
Франк подхватил с земли сумку, и они с Ришаром подошли к дежурному. Тот проверил повестки и пропустил их через турникет. Франк не оглянулся. Мои часы показывали ровно пять. У меня защипало глаза, и я отвернулся.
У входа резко затормозило такси, из него вылез взбешенный папа, кинул в окно стофранковую купюру и рявкнул на шофера:
— Не умеешь водить, бери уроки! Впервые вижу такого болвана!
Отчитав бедолагу, папа кинулся ко мне:
— Где Франк? Неужели еще не пришел?
— Он уже внутри, папа.
Отец поднял голову и посмотрел на грозный черный форт:
— Не может быть!
— Почему ты опоздал?
— Чертова машина сломалась. Сцепление полетело. На выезде из Версаля. Дерьмовая тачка! Поди найди такси среди леса! Я голосовал — никто не остановился, прошел десять километров, и нате вам — такси! Водитель — размазня, не разгонялся выше сорока, тормозил на желтый! Думал, удавлю его!