Клуб одиноких сердец унтера Пришибеева
Шрифт:
промурлыкала вдобавок:
— Твое, надеюсь, тоже простирнула?
— Конечно.
Какая радость, не плевок в лицо, не обморок, смешок
веселый, да и только. И тем не менее, не поделился, вновь при
себе оставил, проглотил. Взбежал по лестнице, поцеловал,
увлек на ковриком облагороженную старую тахту:
— Сумасшедший… ты чем… ты чем… на улице… там…
занимался?
А ничем, монетки колесиком зубчатым легонько по
железке будки стукал
Но, впрочем, дурак дураком, и все же, даже в
невероятное уверовав, черт знает что вообразив, он не утратил
ощущения физической несовместимости своей семьи,
холодных ребер нерушимой решетки кристаллической и этой
девочки, Валеры, частички яркой и счастливой, как шарик
детский в самом центре пособия наглядного — строение
молекулы. Какой лапши он тетке навертел, фуфла какого ей
подкинул, не сплоховал, ну, а за веру, за тот холодный и сухой
осенний вечер, когда внезапно показалось — пронесет, все
обойдется, два чуждых мира могут сосуществовать, не
контактируя друг с другом, да кто ж его посмеет осудить?
Никто.
Ругнуть имеет право, может быть, лишь Кобзев,
капитан-гвардеец, хозяин той, ничем не примечательной,
нелепой охрой крашеной двери, в замок которой всего лишь
десять дней спустя, вставляя по обыкновению ключ, наш
Алексей едва не угодил предметом колющим, железкой, куда?
да прямо тетке в глаз, в зрачок, холодный и змеиный, на миг
лишь самообладанье потерявшей Надежды Александровны.
Определенно, Кобзев, злыдень, (второй, не пара, на
время лишь, в стране далекой, плодами, шмотками обильной
нервы успокоить) муж Лешиной сестры двоюродной Марины,
на нечто схожее и рассчитывал, такую ситуацию как раз в
воображении, должно быть, и рисовал, когда лечил похмелье
предотъездного мальчишника, на нестандартной высоте, на
уровне багровой переносицы своей, врезая в дверь блестящее
изделие п/я 1642.
Но, нет, увы, подвел его товарищ:
— Ах, Леша, это ты, как напугал меня, — пролепетала
тетка, успев каким-то чудом только увернуться, от
столкновенья неприятнейшего уберечь в миг округлившееся
буркало.
Какая встреча, вот так да, какой представился
прекрасный случай с прекрасной непосредственностью
выпалить:
— А ты что тут делаешь, крыса старая, пока хозяев нету
дома?
Меж тем, не вовремя явившийся студент молчал.
Лишь желвачок перекатился раз, другой под кожей розовой и
детской. Но улизнуть тихонько не успевшей тетке досадная
наредкость смена
— А… а я вот за Маринкиным дипломом заскочила, — с
испугом справилась, однако, очень быстро Надежда
Александровна и показала сумочку, как видно, содержавшую
разводами червончиков, узорами полсотенных билетов в
солидную бумагу превращенный документ, — Решила вот
девчонка немного подработать в гарнизонной школе.
— Угу, — он опустил глаза, посторонился и выпустил ее
на волю.
— Ну, побежала, обед кончается, — уже совсем
уверенным, веселым голосом врать продолжала тетка.
Взъерошила племянничку затылок влажной дланью, пролет
ступенек серых отсчитала, и в абсолютной безопасности уже
сочла уместным на прощанье пожурить:
— Да, мать вчера звонила, Алексей, ты что же ей
совсем не пишешь? А?
Не пишешь, не звонишь. Забыл? А мама, мамочка, она
помнит о тебе, с сестренкой связь регулярную поддерживает и
не на шутку встревожилась, узнав, какие трудности в общагах
нынешних со стиркой.
Впрочем, после непрошенного визита тетки и Леша
это понял:
— Валера, мы на днях переезжаем.
— А что такое, мне здесь нравится.
— И мне, но, в общем, у тети Нади и Марины внезапно
изменились планы.
— Да, и куда?
— Еще не знаю.
Наивный, он полагал, недели две еще в запасе есть,
дней десять, может быть, пока закончится рекогносцировка,
резервы развернутся, подтянутся тылы.
Четыре дня ему Создатель отпустил, даже три,
воскресным ранним утром Алешу заставили открыть глаза в
молочной синеве рассвета щелчки, два металлических
предмета соприкасались деликатно, шептались, звякали с
приязнью очевидной, и тем не менее, поладить не могли.
Обрубок жирной стрелки будильника "Наири" угрюмо
упирался в фигурную семерку. Источник звука был в
прихожей.
Ах, Кобзев, капитан, знакомый с телеграфным кодом
Морзе, мужчина, выбравший для никудышной, дешовой охрой
крашенной двери изделие повышенной секретности п/я 1642.
Эксцентрик, механизм, с характером собаки преданной, до
самого упора повернутый рукою Алеши изнутри, любезно
щелкал, но не поддавался родному папе, ключу снаружи
вставленному тихо.
— Ну, что там, Надя? — вопрос негромкий прозвучал с
той стороны, и у босого юноши, стоявшего по эту, за вдохом
выдох не последовал.
— Ты знаешь, кажется опять перепутала ключи. Брала