«Клуб Шести»

Веселов Максим

— А почему вы не издавались?

— Да не срослось. Что бы войти в Союз писателей и получать раз в десять лет возможность издаться, надо уже иметь изданными три книги. Представляете?

— А чего ж не представить? Вы, извиняюсь, в какой стране живёте?

Он поморщился, видимо, соглашаясь. Херовая страна. Но и лучше страны нет. Так что, чего рыпаться? Надо тут как-то, как-то надо тут…

— Кофе будете?

Гость не возражал и действо перенеслось на кухню.

Михаил Романович колдовал над турочкой, по кухне витал божественный аромат, на столе проявился графин с водочкой, бутерброды и икра в искрящейся розетке. Пахло уютом и домовитостью.

Как-то неприкаянно ощутил себя Теодор в этой изысканности.

Словно непородистый пёс с улицы, не взирая на надписи «По газонам не ходить и собак не выгуливать!», забрёл в будку к доберману. Ему и на помойках в подворотнях всегда кость была уготована, не заманить его хозяйской миской, а вот на тебе, шерстяной простиранный коврик и тянет растянуться на нём, и расслабить лапы в безмятежной дрёме. Толи мир сошёл с ума, толи меня колбасит, — сделал вывод художник.

И всё-таки, что скрывается за этими тёмными очками?

— Михал Романыч, а позвольте мне задать вам неуклюжий вопрос?

— Не корректный?

— Можно и так сказать.

— Извольте. Или — валяйте.

Лёд был пробит. Раздалось чоканье рюмками-напёрстками и происходящее Теодору уже начинало нравиться. В конце концов, раз мы — люди, то все мы — братья-сёстры. На одной планете с ноги на ногу переминаемся.

— А вы тут один живёте? Без семьи.

— У меня было три семьи. Теперь нет ни одной. Как-то так всё получается… У каждой женщины, с которой я связывал судьбу, было собственное восприятие программы жизни. То есть, они каким-то чётким образом представляли себе программу их жизни. И в этой программе, обя-за-тель-но, для меня уже была уготована определённая роль и расписаны мизансцены с текстом. Они знали, что я думаю и как считаю, каким образом реагирую и куда направляюсь. Даже от чего меня необходимо оградить-уберечь, и куда «направить во благо». Вся несуразность в том, что в момент знакомства и…, ну, одним словом — прелюдии, всего этого за километры небыло. А через некоторое время или годы — появлялось. У друзей, на сколько мне известно, было тоже самое, иной раз, начиналось сразу после свадьбы, словно чернильный штамп в паспорте действовал на них, вчерашних невест, а ныне — жён, каким-то мистическим образом! Кто-то может с этим жить…

— А вы пожимали плечами, и с грустью уходили.

Писатель испытующе повернул к Теодору тёмные очки. Гость не издевался и хозяин утвердительно кивнул.

— Да, именно так. В один прекрасный… или ужасный момент, я вдруг понимал, что их карта жизни абсолютно не совпадает с моей… Да, признаться, у меня и карты-то нет.

— Со стороны, ваши попытки женитьбы можно назвать «Методом научного тыка» в поиске собственной сверхзадачи.

— А почему бы и нет? Так оно и есть. Кстати, мы, оказывается, говорим с вами на одном языке!

— Опять же, почему бы и нет? Я тоже читал Систему Станиславского, так, для себя, для общего, так сказать, кругозора. Сверхзадача, это, проще говоря, «Чего вам надо?» Так?

— Так. Умница этот Станиславский. Какого рожна кому надо, так он и живёт, и это — первопричина его поступков, мировоззрения, ценностей, наконец, характера.

«М-да, — подумал Теодор, — этак он перебирал чужие сверхзадачи, всякий раз через женитьбу примеряя их на себя, как сюртук с чужого плеча. Экспериментатор… Не мудрено, что теперь бобылём сидит. Свою сверхзадачу выбрать было слабо».

Отпили кофе. Божественно. Хотя, надо привыкнуть описывать события не повторяясь.

Но, что делать, если это действительно

так? Напиток Богов, если уметь приготовить.

Теодор расплылся в кресле, нравилось ему тут, всё как-то у писателя этого миленько. Уж слишком всё тут замечательно, пора уже гостю всё испортить, пока это не сделала за него судьба. Так не оставим горемыке-судьбе шансов.

— Так о чём ваши романы, Михал Романыч?

Тот чуть не поперхнулся.

— М-м… как вам сказать…

— А как есть.

— Как есть… Что ж, почему бы и нет… Но тут не расскажешь в двух словах…

— Признаться, я сегодня никуда не тороплюсь.

Ещё бы. Во-первых, Теодору надо было «отработать» медальон, а во-вторых, перед ним сидел живой писатель, пусть даже и не издававшийся ни разу. Ну и что? Этот человек уже в чём-то и не человек вовсе, он — прибор, отмечающий малейшие всполохи сознания, а может он страж у Врат между прошлым и будущим, а может он…

Теодор не успел дорисовать в воображении барометр в тёмных очках, с кучей милиметровых делений, стрелочек и ртутных полосочек, барометр заговорил и спутал «рисунок».

— Вот как… Не торопитесь… Замечательно. Только, я не об этом. Вы читали у Чехова повесть «Чёрный монах»? Человек считает себя гением, и все вокруг его им считают, и пришедший из легенды фантом Чёрный монах об этом же ему говорит, да ещё подсказывает гениальные идеи, которые подопечному остаётся только разрабатывать.

И всё прекрасно-замечательно, пока не оказывается, что он сидит ночью на кровати, не обращает внимания на обнажённую красавицу молодую жену, а разговаривает с пустым креслом. А когда его начинают лечить от сумасшествия и вылечивают, он всем портит всю оставшуюся жизнь, включая самоё себя. Умирает непризнанным и забытым. Благо, перед смертью опять видит Чёрного Монаха и тот его успокаивает и прощает за слабость. Интересная история. Интересна она тем, что человек, у которого такая же проблема, может посмотреть и сделать для себя вывод — либо я для всех буду разговаривать с пустым креслом и останусь гением, сумев при этом самореализоваться в этой жизни, либо стану лечиться и тогда все-ем будет худо.

Вот так. Ради одной этой повести, Чехов уже мог родиться, прожить жизнь и умереть. Он уже помог людям. Тем паче, что в этой повести он помог именно тем из людей, которые станут очень полезными остальным массам. Понимаете, о чём я?

— Да. И вы избрали такой же путь. Вы изыскиваете тему — психологическую проблему, и пишете на неё ответ. Так?

— Ну, вкратце, так. Да, так. Я должен понять, что все месяцы моей жизни (а то и годы! Годы!), кои я потрачу на эту вещь, все труды по изданию книги, и даже несколько часов жизни читателя, прочитавшего мою книгу, всё это — стоит идеи, породившей книгу. Я хочу, что бы моё творчество — помогало, решало жизненно важные проблемы, освобождало людей от неясности или даровало им надежду на свободу и указывало путь к выходу.

— А сами при этом оставили трёх женщин, судьбу которых могли сделать счастливой.

— Бл…

Вот тебе и бл… Действительно, Теодор, ну ты и свинтус. Пришёл помочь человеку.

Он аж сдулся первомайским шариком после парада откровенности. И что теперь? А вот теперь бы писательским медальоном бы и гостю по мордам… Добрый-добрый Теодор.

— А когда выйдет ваша первая книга?

Михал Романыч окончательно скис. Ох уж эти творческие личности — куда не плюнь, крахмальная манишка. Будь мужиком, Михась, рви дальше мягкий живот жизни своими писательскими клыками!