«Клуб Шести»

Веселов Максим

— Сейчас наш Клуб даёт мне деньги на книгу. И вот тут я впал в панику. Я не знаю, что мне выбрать! Всё новое мне кажется самым лучшим, а читаю старое, кажется — ещё лучше… А сажусь перечитывать и то и другое, так начинаю дописывать и переписывать. В конце концов вообще уже не понимаю, что готово окончательно и можно издавать, а что ещё надо переделывать. Дурдом, одним словом. Да и ещё это… вот…

— Постоянное сомнение в себе.

— Ага…

— И вы хотите, что бы я за эту ночь перечитал все ваши книги и дал дельный совет?

Или помог бросить жребий?

Нелепость имеет форму облака. Именно

облако нелепости ситуации сейчас заполнило кухню. В облаке пахло озоном, предвещающим грозу.

Писатель нервно допил кофе одним мощным глотком. Тут же закурил, затушил, обжёгся об огонёк, подумал, хлопоча лицом, опять закурил, походил от умывальника к окну и обратно. Теодору вдруг захотелось раздавить его как назойливого таракана. Нет, ничего плохого у Теодора в душе лично к нему не было, просто не любил художник эти сопли. А как говорят восточные мудрецы, «мы любим в людях то, что есть в нас и не любим в людях то, что есть в нас, остальное не видим или не замечаем». Так что становилось непонятно, кого именно из присутствующих, хотелось ему раздавить как таракана. Может быть и себя.

— А на какой тираж вам Клуб даёт денег?

— Тысячу. Для начала. А что?

— А… напомните, если уже говорили, сколько у вас книг написано?

— Штук десять… А что?!

Писатель ущипнул Теодора за манжет, торопил с ответом, словно разговаривал с Книгой откровений и любое слово сейчас могло перевернуть его жизнь.

— А то. Вот вы возьмите, и напечатайте все ваши книги тиражом по сто штук. Как раз — десять книг, по сто штук. Тысяча! Раздайте их всем своим друзьям и успокойтесь. Человек сто друзей у вас наберётся? Это и есть пока — весь ваш читатель, в полном составе. Они знают вас лично, следовательно, из уважения к вашей персоне — прочтут. Если дело того стоит, то когда-нибудь к вам в дверь постучит издатель в мефистофелевской шляпе с ши-икарным предложением! Это не я придумал, это ваш тёзка у жизни подглядел.

И тут он снял очки. Сбросил рывком.

— Вы, Теодор Сергеевич, представляете себе эту жизнь?! Я же больше ни-че-го не на-пи-шу. Я буду просто сидеть собакой у двери и ждать этого вашего мефистофелевского стука. Понимаете?!! Вы, меня, понимаете?!!

Он снова нахлобучил очки и успокоился. Или взял себя в руки. Поздно. Теодор видел твои глаза, Михаил Романович. Художник их видел.

— Почему бы и нет? Понимаю. Разрешите мне откланяться?

— Извольте…

Прямо из кухни Теодор вылетел на лестничную площадку, зацепив по дороге плащ.

Домой, домой, рисовать! Я видел! Я видел его глаза!

В запале Теодор забыл сесть в транспорт и отмахал пешком или бегом пять кварталов, разделивших его с обладателем очков, неизданных рукописей, трёх оставленных жён и ещё Бог знает чего. Поостыв по пути и изрядно проголодавшись, он на время потерял острую необходимость покончить с глазами на холсте. Сперва надо поесть. И просто отдышаться, отдохнуть.

Через полчаса, нежась на диване, художник смаковал в памяти сегодняшнее приключение. Потом веки его сами собой набухли и глаза прикрылись, послышались отдалённые голоса и из темноты стали проступать тени, картины, пейзажи, деревенские виды, избы и поля…

Приехали в деревню полетать.

Однажды мы с отцом купили себе два летаймера. Тогда они

только появились в продаже — ещё не хромированные, из чёрного железа (но это казалось верхом строгого, таки аристократического совершенства). Пропеллер летаймера тогда был один, просто — двулопастной и крепился прямо у вас над головой, а управляли им ногами и руками, манипулируя всевозможными специальными педальками и стойкой, которые вкупе наклоняли сам пропеллер в ту сторону, в которую вам требовалось лететь. Да, громоздкая штука получалась, как и всё новое. Заполучили мы их с огромным трудом, моральным, физическим и финансовым, но, всё-таки, заполучили.

Взяли Люсю и Батона — моего старого друга-одноклассника и отправились в какую-нибудь ближайшую деревню, дабы опробовать изобретение человеческой мысли над бескрайними полями, не боясь зацепиться за балконы, провода и т. п. чушь. Причём Батона забрали прямо со службы, в майорской форме и при пагонах. Хотя у моряков не майоры, а как-то иначе, по моему он назывался «Кап-раз». Что-то французское, «канкан», «каприз», «пассаж», «капраз»… Да, впечатление он там, в деревне, тоже произвёл, ещё похлеще любого француза! Моряк! Отдать швартовые!

Итак, остановили мы свой «жигулёнок» в какой-то Тьму-таракани и, т. к. вечерело, попросились на ночлег. Встречены были благосклонно и дружелюбно — «Тю-у, городския, проходьтэ, проходьтэ, а шось у вас там таке? Тю-у, лятучки, так вы тута и полятать сумэете, места у нас поди навалом! А мы-то полюбуемся, а то ж как, тильки по телебачинью и глядели, аки люди таперича лятають!» и в том же духе. Приятно расположились, замечательно перекусили, предвкушающе отправились.

Люсечка уже решила отдыхать, для неё эти полёты были любопытны, но как для истинной леди — не настолько, что бы тащиться куда-то среди наступающей ночи. Но, ночь ещё была далеко, только-только вечереть начинало, солнце вывихнулось в заключительную стадию своей ежедневной параболы и брызги заката окатили ближайшие облака.

Жигулёнок сам по себе уже наделал переполоха в деревеньке. Местная молодёжь чуть ли не в полном (а то и в полном!) составе ринулась за нами по буеракам, с весёлым улюлюканьем, безудержной необъяснимой радостью. Всё-таки настораживало столь бурное внимание, может, с непривычки, а может…

Ох, а когда уж мы вынули из багажника и одели на себя летаймеры, над полями раздался бурный умиляющийся вздох. Какой-то малый с расцарапанным носом ухватился за лопасть отцова летаймера и сам чуть не стал лопастью. Почти круг сделал вокруг отцовой оси и слетел в речку под бурные овации односельчан. Стало ясно происхождение царапин на его носу — голова отчаянная.

Трудно рассказать о самом полёте — кто летал на летаймерах, ну или, на самом обычном дельтаплане, тот знает это ощущение. Полная уверенность, граничащая с безнаказанностью, полная свобода направления, ты владеешь ситуацией и любой поток ветра тебе подвластен. Какие там «русские горки»! Скорость, конечно, та же, но перегрузок нет на поворотах, а то и можешь просто парить почти на одном месте, и никуда, ни по каким направляющим рельсам тебе — не надо! Воздух от скорости застывает перед носом и вздохнуть порой очень сложно, как будто высунулся из окна поезда — поток в лицо плотный и обжигающе холодный.