«Клуб Шести»
Шрифт:
А она о-очень умна для своей внешности.
Тут за дверью Мариэтты Власовны стали происходить звуковые эволюции, извещающие о том, что совещание, по видимому, закончилось и господа приступают к шапочному разбору.
— Я приглашаю вас, Людмила, со мной отужинать сегодня, если, конечно, это возможно. — поспешил сказать ожидаемую тираду художник.
Девушка удовлетворённо кивнула, что явно означало согласие.
Однако из-за дверей хозяйки галереи никто не выходил. Но вдруг там стало тихо.
Людмила поймала недоумённый взгляд Теодора и пояснила:
— Они
Она ободряюще улыбнулась, пожелание было искренним. Теодор сплюнул три раза, постучался и вошёл.
Хозяйка кабинета благоухала внутри шикарного бархатного платья, искрилась драгоценными каменьями, торжествовала величием причёски — этакого дома на голове из волос, перьев и заколок. Зрелище, одним словом, видать, очень она пыталась уважить её вечерних гостей, что вырядилась в этакого сфинкса.
— Ой, добрейший вечерок, милый вы мой Теодор! — улыбкам небыло границ.
— И вам здравствовать, Мариэтта Власовна! Как поживаете, я не поздно?
— Поживаю вашими молитвами и трудами. А ночь, это для нас с вами самый плодотворный период, не так ли?
— Ну, в принципе, да. Только это, наверное, больше у поэтов и писателей, я пишу когда… ну, в общем, как нахлобучит, так и пишу. А вы у нас ещё и поэтесса, только скрываете? Признайтесь, Мариэтта Власовна, а?
М-да, вовремя Теодор спохватился, всегда надо знать — что «несёшь» и где… Дама скромно улыбнулась.
— Ой, Теодор-Теодор! Ладно уж, в краску загнал старуху! Пописываю иной раз, не без греха, но! Читать даже и не проси, не слишком в близкой мы с тобой дружбе, и не проси!
Художник хотел вздохнуть с облегчением, но, будучи уже настороже, вздохнул с сожалением. Присели, закурили. Помолчали. Посмотрели друг на друга изучающее.
Затем дама поднялась, вынула из шкатулки гонорарный конверт, положила на серебряное блюдо и поднесла художнику. Он решил когда-нибудь эту сцену нарисовать. Композиция — пальчики откусишь, придумать невозможно даже при наличии самого болезненного воображения. Он элегантно поднялся на встречу даме, галантно принял подношение и уважительно кивнул. Словом, и бровью не повёл. А было с чего.
Конверт раздувало изнутри от купюр. Это и радовало, и удивляло. Теодор помнил, что у Мариэтты в галерее выставлено всего три его работы, даже все вместе они не тянут на эту разбухлость конверта. Однако, что ж гадать, во-первых, она сама сейчас всё расскажет, «тёплая водичка» у этой дамы плохо держится, а во-вторых, может там мелкими купюрами упаковано. Но, Мариэтта никогда мелкими купюрами не расплачивается. Однажды на тысячную купюру пришлось в ларьке сигареты покупать, так женщина-продавец сорок минут бегала бумажку разменивала. Однако, времена меняются, привычки тоже склонны изменяться. И всё же, чего гадать, когда информации нет? Надо просто подождать информацию. И всё же, пауза затягивалась.
— Я тут, Теодор, как шум вокруг тебя пошёл, сразу цены на твои картины подняла.
Втрое. Ты теперь у меня самый продаваемый мастер. Поэтому и гонорар увеличился
Раньше она подобных вопросов не задавала. Сейчас смотрела испытующе.
— С огромным удовольствием принесу, Мариэтта Власовна! Господи, спасибо вам огромное, вы действительно наш ангел-хранитель, честное слово, дай Бог вам здоровья!
— Подвези ещё картин, подвези обязательно, сколько сможешь, столько и вези. Куй железо, пока попёрло. Мало ли как оно обернуться потом может. А сегодня чуть ссоры у меня тут не сделали, когда одно полотно осталось! Представляешь?
Солидные люди…
Помолчали. Покурили. Поразглядывали друг друга.
— Гляжу, Теодор, не задаёшься ты, что ли. Ничего не понимаю. Где гонор? Куда дел?
Или гонор в том и заключается, что ты тут в демократа играешь?
— Остановите самолёт, я лезу! Шутка. Мариэтта Власовна, вы про мою персоналку?
— Про галерею твою. Что персоналка. Галерея! Это уже не шутка. Кстати, чё мутишь-то?
«С огромным удовольствием, принесу», что ты принесёшь, если на персоналку всё утащишь?
Светская львица на секунду показалась Теодору советской свинкой. Хрюшечкой.
Свиньёй, короче. Но Теодор уже не был пламенным юношей, мог сдерживаться.
— Как вам сказать, Мариэтта Власовна…
— Да как есть, оно лучше будет.
— А есть оно так: в галерею, на персональную выставку, я готовлю исключительно некоммерческую подборку. Для неё всё и замутили. Риск, конечно, но, реклама, говорят, чудеса производит, может и пролезет.
Испытующе смотрела дама, сверлила глазами художника словно перфоратором, разрывая любые предохранительные блоки. Успокоилась, заулыбалась, поняла — не врёт.
— Значит, некоммерческие картины выставил. Это смело. Молодец, хвалю. В жизни любого таланта наступает момент, когда надо пойти ва-банк. Это правильно, ты этого стоишь. Это правильно. На всякий случай прими совет: если сейчас не выгорит твой «ва-банк», то потом опять наступит время, когда снова можно этот ва-банк попробовать. Вон, Мейерхольд, каждым спектаклем в этот ва-банк ходил, всю жизнь, как в магазин! Раз пять победил, раз пятьсот проиграл. Это всё суета, проигрыши эти. Теперь, вон, даже Малевич за гения идёт. Ловишь? Помер, пара десятков лет прошла, всё — гений. А при жизни, чем больше ва-банков, тем лучше, саморекламы много не бывает, это ещё Дали доказал.
Помолчали. Мариэтта явно устала. Видимо, она сильно переживала, а теперь все сомнения и подозрения рассеялись. Успокоилась.
— Ты, Теодор, вот что. Давай-ка все свои коммерческие работы вези ко мне. Во-первых, не обижу, ты это знаешь…
— Знаю, Мариэ…
— Не перебивай. Во-вторых, смотри, что у нас с тобой получится: ты там выставляешься для богемы и прочих продвинутых идиотов… извини, это я так, по-свойски.
А тут мы для крестьянских новых русских распродажу устроим «понятных» полотен по дорогой цене. Ловишь? Только на персоналке продавай картины точно по такой же цене, что и здесь, иначе фиговый у нас с тобой бизнес выйдет. Договорились?