«Клубок» вокруг Сталина
Шрифт:
Трудно найти автора, который отзывался бы о Г.Г. Ягоде с теплом и приязнью. Он был чрезвычайно хитер, высокомерен и тщеславен. Женат он был на племяннице Якова Свердлова, и это способствовало его карьере.
Он стал первым заместителем наркома внутренних дел Вячеслава Рудольфовича Менжинского, когда тот был тяжело болен, не покидал своего кабинета, работая по большей части полулежа. Ягода был основным посредником между ним и внешним миром, через него шел основной поток информации и постепенно к нему, Ягоде,
Сталин, как мы знаем из приведенного ранее документа, не вполне доверял Ягоде, что вряд ли относится к Менжинскому. Доверием Сталина пользовался Я.С. Агранов, первый заместитель Ягоды.
Правой рукой Ягоды был Буланов. Как признавался в узком кругу начальник административно-организационного управления ОГПУ И.М. Островский: «Я боюсь Буланова… ведь он теперь, что сам Ягода, и может наградить или угробить любого из нас. Такая вот сейчас обстановка» (Шрейдер М.П. НКВД изнутри. Записки чекиста. М., 1995).
В мае 1934 года Менжинский скончался.
На процессе в 1937 году Ягода признался: «Я отрицаю, что в деле умерщвления Менжинского мною руководили личные соображения. На пост руководителя ОГПУ я претендовал не по личным соображениям, не из карьеристских соображений, а в интересах нашей заговорщической организации».
Что это — честное признание или самооговор? Учитывая общее состояние Менжинского, его смерть выглядит вполне естественной. Но искусственно ускорить его смерть тоже, в этой связи, было не очень трудно и почти безопасно.
Не исключено, что существовали какие-то сведения, подтверждающие слова Ягоды. В любом случае непонятно, если это был самооговор, какие цели он преследовал. Разве что государственному обвинителю хотелось добавить еще толику черной краски в и без того предельно мрачный портрет Ягоды как уголовного и государственного преступника: мол, вот они какие, враги советской власти!
«Я не отрицаю также факта, — дополнил признание Ягода, — посылки по требованию Енукидзе денег Троцкому через Мирова и Абрамова».
ВЫШИНСКИЙ. Вы признаете себя виновным в шпионской деятельности?
ЯГОДА. Нет, в этой деятельности я себя виновным не признаю…»
Странно, почему бы ему вдобавок ко всему не признать себя матерым шпионом, агентом иностранных разведок и прочее? Если уж наговаривать на себя, то без оговорок и возражений генеральному прокурору.
Создается впечатление, что по отношению к смерти Менжинского Ягода говорил правду. Ему, можно сказать, надоело ждать, пока естественным образом умрет его непосредственный начальник. Тем более что требовалось обезопасить заговор и приблизить время переворота.
Если верить Ягоде, заговорщицкой деятельностью он занимался сразу по двум-трем направлениям, но стараясь не выдавать своего участия до той поры, когда какая-то группа не произведет переворот. Такова, видно, была его стратегия: понимая, что позиции Сталина могут пошатнуться, он на всякий случай готовил «запасные пути» для отступления, чтобы остаться на той стороне, которая победит.
Вот что он показал в качестве подсудимого в 1937 году на процессе
«Томский информировал меня о плане правых в отношении захвата власти и намечающемся блоке троцкистов и зиновьевцев с правыми… К этому же периоду времени, 1931–1932 гг., относится создание мною в аппарате ОГПУ группы правых из работников ОГПУ. Сюда входили Прокофьев, Молчанов, Миронов, Буланов, Шанин и ряд других работников.
В 1932 году, по предложению Томского, я устанавливаю связь с Енукидзе. Предложение это было не случайно. Тогда ведущей идеей и отправным пунктом деятельности организации была ставка на контрреволюционный переворот путем захвата Кремля. В конце 1932 года, когда победа колхозного строя лишила нас ставки на массовые кулацкие восстания, ставка на так называемый «дворцовый переворот» стала главенствующей».
Прервем цитату. Возможно, он ошибся годом: все-таки отдельные крестьянские бунты были и в следующем году. Но хотелось бы обратить внимание на то, что подсудимый вполне деловито говорит о контрреволюционном перевороте, как будто их группа планировала нечто вроде «революции наоборот». Судя по всему, он так называл планы заговорщиков потому, что считал генеральную линию партии соответствующей той политики, во имя которой совершалась революция… Впрочем, не исключено, что он употреблял то понятие, которое ему навязало следствие.
Вступив на путь тайных сговоров с антисталинистами, он вольно или невольно стал занимать все более высокую позицию среди заговорщиков. Он и сам подчеркнул, что сама идея «дворцового переворота» толкала к этому:
«Отсюда совершенно ясно, что моя роль в организации, роль человека, занимающего должность заместителя Председателя ОГПУ, в руках которого находились технические средства переворота, то есть охрана Кремля, воинские части и т. д., была поставлена в центре внимания, и именно потому… установлена была мною связь с Енукидзе…»
Вновь прервем цитату. Далее он говорит об умерщвлении Менжинского. Логически такая акция вытекает из того, что говорилось до этого. Более того, Ягода мог почувствовать, что ему не вполне доверяет Сталин. И хотя ходили слухи среди чекистов, что их начальником станет А.И. Микоян (к которому они относились с симпатией), этого не произошло: Ягода, в отличие от него, был в курсе всех дел своего ведомства. Он стал естественным преемником Менжинского.
Можно полностью поверить Ягоде в том, что он не имел никаких принципиальных политических воззрений, ради которых стоило бы участвовать в заговоре. Он признавался:
«Я не разделял взглядов и программы троцкистов, но я все же очень внимательно приглядывался к ходу борьбы, заранее определив для себя, что пристану к той стороне, которая победит в этой борьбе».
Подельник и бывший помощник Ягоды Буланов тоже не имел каких-то твердых идейных убеждений. Он признался, что впервые узнал о заговоре в 1934 году. «Уже гораздо позже, — сказал он, — я услышал фамилию Тухачевского, который должен был в будущем правительстве быть народным комиссаром обороны».