Клянусь, я твой
Шрифт:
— Тебе лучше не говорить мне такие вещи сейчас, — глухо говорю я ей в шею.
— Почему?
— Потому что иначе я никуда не поеду и мы оба снова окажемся на кровати меньше, чем через минуту.
Она смеётся:
— Думаешь, я буду против?
Она отстраняется, осторожно взяв мое лицо в свои ладошки, наверное ожидая встретиться с моей ответной ухмылкой, однако, к ее удивлению, я не улыбаюсь. Я вижу, как задорный блеск в ее глазах гаснет и улыбка медленно сужается на губах, наполняя ее лицо тщательно сдерживаемым вопросительным замешательством, которое только усиливается, когда я провожу большим пальцем по ее губам, глядя на нее с отрешенной
— Я должен разбудить Оливию, — неожиданно хриплым голосом говорю я.
И я ухожу, оставив Ким недоуменно смотреть мне вслед.
47
Рукава голубой рубашки смяты в многочисленных отметинах от складок; пальцы до упора сцеплены на кожаном колесе, дыхание тяжёлое и разгоряченное. Картинка быстрая, расфокусированная. Глаза мечутся в хаотичном порядке. Взгляд перед собой и одновременно в никуда.
— Уму непостижимо. Разве этому я тебя учил, скажи мне?.. Почему каждый раз ты умудряешься влезть в какую-нибудь передрягу? Стоило мне отвернуться на минуту и моя сестра опять подралась, подумать только! — войдя в раж, я оборачиваю голову, злясь на её молчание. — Ты слушаешь, что я тебе говорю? ОЛИВИЯ!
— Да, — спокойно отвечает она, а я не могу, меня трясет от гнева, из-за того, что приходится ещё и следить за дорогой, этот ребенок когда-нибудь доведет меня.
— Ну и что ты скажешь в свое оправдание? Чего молчишь?
Автомобиль въезжает во двор, тормозя немного резче, чем хотелось. Оливия оборачивает ко мне голову, из-под светлых ресниц пробиваются злые слёзы:
— Знаешь что, меня достало то, что ты постоянно мне указываешь, твои упрёки и нравоучения. Лучше бы мама была, она хотя бы на меня не кричала!
Оливия бросает свою смешную розовую сумочку-кошку, выбегает из машины, оставляя распахнутую дверку и бежит куда-то в противоположную сторону. Я же настолько шокирован и обезоружен, что не могу сразу найти дар речи, не то чтобы пошевелиться. Проклятье.
— Оливия! — я выхожу из машины и быстрым шагом пускаюсь за ней. — Иди сюда, куда ты побежала?
— Подальше от тебя!
— Ты хочешь под машину попасть?..
— Мне все равно!
— Оливия… — я резким шагом догоняю её, хватаю за плечи и разворачиваю к себе. Оливия вскрикивает в истерике и начинает брыкаться. Я опускаюсь, прижимаю ее к себе и обнимаю. — Ладно, ладно, всё, успокойся.
Ребенок всхлипывает, но оставляет свои попытки выбраться, услышав мой смягченный голос.
— Обещаешь больше не кричать? — робко шелестит она мне в шею, и в этот момент я чувствую себя дерьмом, не контролирующим собственный гнев. Не хватало ещё, чтобы она начала меня бояться.
— Обещаю, — уже более спокойно отвечаю я. Оливия отстраняется, глядя в мои глаза. — Но ты пообещай мне, что расскажешь, почему ты это сделала.
— Хорошо.
Звук щелчка зычно прокатывается по воздуху, я ловко орудую ключами в зазубрине, все ещё крепко держа Оливию за руку, чтобы не убежала, хотя мы вроде как пришли к какому-никакому компромиссу. Я нажимаю на ручку, дверь с лёгким скрипом распахивается и Оливия влетает в дом, разуваясь и бежит сразу в ванную комнату. Я слышу, как в полную мощность включается кран в раковине, вешаю ее сумочку на крючок и сам разуваясь.
— Не забудь выключить за собой кран, как в прошлый раз, — говорю я через плечо в распахнутую дверь ванной, не уверен, услышала ли она меня, а сам, ещё ничего не подозревая, направляюсь внашуспальню.
Я медленно обвожу взглядом пустую, помрачневшую комнату и понимаю, что Ким всё-таки уехала.
48
В конце концов, это должно было когда-нибудь случиться. Событие, к которому ты никогда не готов, но о котором знал и старался не думать, всячески вытесняя из мыслей малейшие намёки на его вероятность. Когда тебе слишком хорошо, не хочется думать об осторожности. Но теперь, когда мне отчаянно не хватает смелости, я думаю. Готова ли я бросить свою карьеру, бросить этот город, друзей, уйти с работы и начать жизнь с нуля?.. Готова ли я лишиться своей главной цели, оставить все планы, мечты и построить их заново ради неопределенного будущего с любимым человеком и отцом моего нерожденного ребенка?..
Да, готова.
И пусть я даже тысячу раз пожалею об этом (а я знаю, что нет), я ни на секунду не усомнилась в своем решении.
Я делаю полшага вперёд, глубоко вдыхаю и нажимаю на дверной звонок. Я слышу его переливчатое звучание изнутри, крепко сжимаю пальцы на ручке чемодана и задерживаю дыхание, слыша оттуда приближающиеся шаги. Такое ощущение, будто мои лёгкие прокалывают тоненькой иголочкой, и оттуда, как из сдутого воздушного шарика, спускается весь воздух. Мысль об отце, ждущего меня с готовым симфоническим концертом из гневного соло, заставляет мои внутренности сжаться.Но если ад выглядит так, то я лечу туда первым рейсом.
Дверь с той стороны открывается как раз, когда я делаю усилие, чтобы нажать ещё раз на звонок. На пороге мама.
— Ким? Господи, детка, — и она обнимает меня, так крепко и тепло, что я поначалу теряюсь, а затем зажмуриваюсь, глубоко утопая в родных объятиях.
Мамино удивление непомерно высоко, оно должно бы вызвать у меня замешательство, я ведь предупредила, что приеду. Но я знаю, что это удивление искреннее и безоблачное. Родные люди всегда тебя ждут, где бы ты ни был.
— Привет, мам, — отвечаю я, радуясь тому, что голос меня не подводит, пряча мою неуверенность. — Я тоже очень соскучилась.
— Иди мой руки и к столу. Чемодан оставляй здесь, потом разберём.
Мама потерянно оглядывает меня, тихонько охает, не пряча восхищение в глазах, она мотает головой, явно сдерживая себя от расспросов и убегает, как я подозреваю, вынимать из духовки запеканку, запах которой разносится по всей округе. Мама исчезает в глубине дома, а я и правда оставляю чемодан в прихожей и иду в ванную комнату. Переодеваться или ещё чего не собираюсь, просто умываюсь холодной водой в попытке привести нервы в порядок и долго смотрю на свое отражение.