Клянусь, я твоя
Шрифт:
– Я все равно докопаюсь до правды, Кимберли, – отстраненно говорит он, глядя в окно. Уж слишком глубок его взгляд для этого возраста...
– Как говорил твой отец еще полгода назад - это всего лишь детское увлечение.
Кажется, я окончательно теряюсь, потому что не нахожу слов. Я смотрю на него и вдруг понимаю, что действительно даже не знала Стэна, несмотря на то, что мы знакомы с детства. Сама не замечаю, как губ касается легкая искривленная улыбка.
– Считаешь меня ребенком?
– До моих ушей доносится тихий голос, он будто принадлежит мне и в то же время кажется
– Считаю тебя влюбленной по уши дурочкой... неспособной видеть очевидные вещи. Он еще немало горя тебе принесет, увидишь, Ким. И вот когда он сделает тебе больно, по-настоящему больно, так, что тебе жить не захочется...
– а вот это мне уже не нравится, очень не нравится. – Ким, вот тогда ты придешь ко мне. И ты знаешь, я не отвергну тебя. Я дам тебе поддержку и утешение, которое ты будешь просить у меня. Вот тогда я покажу тебе, что такое настоящая, взрослая любовь.
В его уверенно поставленном голосе звенит твердость, способная пробить металл. Я настолько поражена, что молчу, где-то у обмякшей руки я чувствую тонкое щекотание в кожу и не сразу сознаю, что это за звук. Стэн неискренне улыбается, кивая куда-то в район моей ладони.
– Давай, ответь ему. Скажи, что тебя отвлек твой нерадивый ухажёр, который слишком туповат для того, чтобы понять, что ты на дух его не переносишь.
До меня доносится мой резкий вдох, и я вдруг вижу его в совершенно ином свете. И мне становится его безумно жаль.
– Стэн...
Он неохотно кривится:
– Да нет, Ким, не надо. Лучше возьми трубку, не заставляй парня ждать.
И когда он уходит, отцепляясь от подоконника, я провожаю его взглядом и бросаю последний расфокусированный взгляд на закрытую дверь. Моя грудь вздымается, когда я делаю быстрый глубокий вдох, чтобы собраться, после чего я на мгновение закрываю глаза и снимаю трубку...
14
Позже вечером, когда я сижу, прислонившись к спинке кровати, и переписываю примеры из учебника на коленях, ко мне без стука заходит мама. Я молча смотрю, как она проходит между столом и шкафом, поднимает ноутбук, шуршит моими тетрадями и учебниками, и закусив губу обводит глазами комнату. Затем ее взгляд с подозрением падает на приоткрытое окно. Мама подходит к нему и открывает так широко, что в комнату прорывается ветерок. Я морщусь от легкого холода. Она выглядывает сначала вдаль, потом смотрит вниз с длинным, молчаливым выжиданием, словно оттуда сейчас выпрыгнет инопланетянин, чтобы похитить меня.
Что ты ожидала там увидеть, мама? Кейна, скрывающегося между ветвями, или голубя, приносящего мне письма от него?
Мама, вздохнув, закрывает окно, делает глазами еще один круг по моей комнате и останавливает их на мне, будто до сих пор меня здесь не существовало, а теперь вдруг я стала центром комнаты. На меня находит непонятное чувство, и в глубине души я ожидаю услышать упреки о том, что для писанины существует письменный столик, но мама выдает что-то вроде того, чего я подчас боялась, но старательно пыталась этот страх игнорировать.
– Дай сюда свой телефон.
– Зачем? – пугаюсь я.
– Сегодня останешься без своих
Меня внезапно обдаёт холодом, и я сама понимаю, что моя невольная пауза выглядит несколько подозрительной. Она ставит руку ладонью вверх и я только безразлично пожимаю плечами, протягивая ей свой гаджет. Слава Богу, это лишь очередное наказание и она не поняла истинную причину моего волнения. Хорошо, что мы уже с Кейном поговорили. И сегодня он не придет...
– Ты уроки сделала?
Мамин вопрос заставляет меня искренне удивиться. Я сбрасываю бровь и демонстрирую ей тетрадь на своих коленях. Она одобрительно кивает и уходит. У двери она останавливается и картинно вздыхает, разворачиваясь ко мне.
– Ким, скажи, что мы делаем не так?
Неожиданное изменение разговора ненадолго вгоняет меня в ступор. На меня ложится потрясение. Я дважды моргаю, прежде чем понимаю, что этот вопрос был задан не для общего фона и она действительно, правда ждет от меня ответа.
– Э-э-э… Не знаю, мам.
– Кимберли, мы же с папой стараемся для тебя, – говорит мама, почти перебивая меня. Она сконфуженно трет лоб и продолжает: - Я просто не понимаю... Где я так ошиблась? Скажи мне, может я действительно плохая мать? Я хочу тебя понять. Я действительно хочу.
В ее глазах застывает искреннее желание и мольба, в моих, ярче всего, вспыхивает надежда. И вызов.
– Тогда снимите с меня домашний арест.
– Нет, это исключено.
И снова этот жесткий, властный тон. Мама сжимает губы, и ее лицо принимает обычное холодно-агрессивное выражение. Только мы с ней оказываемся на этой границе, только мы нащупываем ту тонкую грань, которая, возможно, привела бы нас от бесконечных противоречий к пониманию, как небо между нами снова раскалывает громкая молния. Поэтому надежда в моих глазах гаснет и превращается в пепел, который плавно оседает глубоко в сердце, дополняя уже насыпанную там золу.
– Ясно, – сухо отвечаю я, удивляясь собственному спокойствию.
– Ладно, я...
– Ким, – неожиданно прерывает меня мама. – Я хочу, чтобы ты поняла. Я не для того затеваю все эти застолья и посиделки, чтобы ты вот так наплевающе, без уважения относилась ко мне и, тем более, к нашим гостям. Ты думаешь, мне доставляет удовольствие торчать на кухне юга и бегать вокруг Дэвисов так, будто у меня больше нет забот?
Я тихо проглатываю. Обида и гнев глубоко закипают во мне, но они пока тихо трутся друг о друга на дне моей души. Я знаю, что мы вполне можем позволить себе домработницу, но мои родители слишком придирчивые и недоверчивые, чтобы нанимать в наш дом третьих лиц.
– Но я это делаю, Кимберли, потому что думаю о твоем будущем, и вместо благодарности снова получаю твое недовольство. Ты бы хоть спросила, как дела у Стэна. Бедный, он сидел с таким лицом, будто ты завтра собираешься ехать на другой конец планеты. Зачем ты соврала о Коуле? Кимберли, не мучай бедного парня.
– И это я его мучаю?? – Мои учебники улетают в сторону, я срываюсь на крик. – Да если бы я знала, что за гости у нас будут, я бы в жизни к ним не вышла! Не хочу я проводить с ним время, мама!