Клятва француза
Шрифт:
Макс знал, что Николя прав: не стоит ворошить прошлое, особенно то, что не имело отношения к отцу. Однако же сердце Макса гулко билось, он намеревался завершить начатое расследование.
– Все это случилось двадцать лет назад, и сейчас выяснение истины не принесет ничего, кроме горя и боли, – настаивал Николя.
Макс медленно, рассудительно заметил:
– Где-то в Австралии живет человек, связанный с моим отцом, с Лизеттой и фон Шлейгелем. Его зовут Люк Боне, или Лукас Равенсбург, или Люк Рэйвенс – неважно. Он-то и есть самый главный во всей этой истории. Особенно потому, что
– А как же Лизетта? Она ведь просила тебя не вовлекать мужа в твое расследование, не ворошить прошлого. Килиана не воскресить!
– Я должен знать, что произошло между Люком и отцом. Николя, тебе не понять, потому что ты ненавидишь своего отца. А я не знаю, как мне относиться к своему, и пока не выясню это для себя, не успокоюсь…
– Глупости! В этом никто не виноват: ни Лизетта, ни Равенсбург, ни ты сам. Так сложилось, ничего не поделаешь. Я бедняк, ты богач, ну и что? Я ведь не жалуюсь! – воскликнул Николя.
– Что за нелепый довод! – возразил Макс, внутренне осознавая правоту друга. – Равенсбург должен знать, что произошло с его сестрами в Аушвице.
– Да уж, вот узнает, как его сестер отравили «Циклоном Б» в газовой камере Аушвица, так ему сразу станет легче на душе.
– Я напишу еще одно письмо и адресую его Равенсбургу. И на этом закончим.
– Неужели? – с укором спросил Николя. – Макс, ты – будущий юрист, тебя очень интересуют проблемы, связанные с правами человека, и я по голосу слышу, что ты на этом не остановишься. Ты от меня что-то скрываешь. – Он раздраженно поднялся и вышел на кухню, поставить чайник.
Макс и в самом деле изо всех сил боролся с желанием, охватившим его при первом знакомстве с показаниями Алисы Завадской. Его снедало не только любопытство, но и горячее желание восстановить справедливость.
Тишину квартиры нарушало потрескивание поленьев в камине, бульканье закипающего на плите чайника и негромкий смех соседей за стеной, но Максу казалось, что он слышит умоляющий голос Ракель: «Отыщи фон Шлейгеля!»
Часть третья
Январь 1964 года
Глава 14
Лизетта, в широкополой белой шляпе и с подносом в руках, осторожно спустилась с холма. В воздухе стоял резкий запах лавандовых кустов, сулящий хороший урожай. Экстракт лаванды стоил дороже золота и пользовался огромным спросом на европейских и американских рынках.
Дженни выросла среди этих пряных запахов: терпкий аромат лаванды, разносившийся на мили вокруг, стал непременной принадлежностью фермы Боне, особенно в январе.
– После сбора урожая поля выглядят совсем иначе, – заметила Дженни.
– Да, они сначала ярко-синие, а потом становятся скучными, бурыми, – кивнула Лизетта.
– И мне очень нравится, что лаванду сажают живописными рядами…
Лизетта очень гордилась способностями дочери. Девочка интересовалась точными науками и естествознанием, но больше всего любила рисовать. Учителя в школе отмечали ее необычный, рано проявившийся
– Да, это папа придумал, – сказала Лизетта. – Знаешь, зачем он так живописно расположил грядки?
– Ага, чтобы дренажная система была эффективнее, – выпалила Дженни.
– Оказывается, ты иногда слушаешь, а не только журналы мод разглядываешь.
– Ох, мам, ты носишь духи, как сумочку – без них из дому не выходишь, – рассудительно заметила девочка. – Тебе их дарят, и ты ими пользуешься, пока не кончатся. А по-моему, духи можно носить самые разные, в зависимости от настроения, от наряда, от торжественности случая, или даже не только для себя, но и для кого-то. Настанет время, и так все будут делать, поэтому, конечно, меня интересует мода.
Лизетта ошеломленно покачала головой: одиннадцатилетняя девочка рассуждала совсем как взрослая.
– Вдобавок, папа сказал, что если расширим плантацию, то заниматься ею будем мы с Гарри, – добавила Дженни.
– Поля выглядят унылыми, – вздохнула Лизетта, окинув взглядом холмы. Еще несколько дней назад они радовали глаз буйством сине-лиловых оттенков, а теперь покрылись бурой пылью, только вдали, у самого горизонта, еще сиреневели склоны.
– Последний участок остался, – ответила Дженни. – На следующий год собирать урожай придется еще дольше, когда папа Недово поле засеет. – Недом звали коня, унаследованного от Деза Партриджа.
Лизетта с улыбкой посмотрела на дочь. Дженни была хрупкой смуглянкой, как мать, но сходство на этом заканчивалось. Она не обладала материнской сдержанностью и умением расположить к себе людей, однако унаследовала от Лизетты красоту, изящество и грацию. Тем не менее, в девочке сочетались худшие – по мнению матери – черты родителей: редкое упрямство и желание поступать по-своему. Такие качества в подростке несколько ошеломляли. А вот Гарри… пятнадцатилетний мальчик был очень мил. С самого детства он был послушным ребенком, и подростком тоже не доставлял никаких забот. Его все любили – и одноклассники, и работники фермы. Он словно бы объединил в себе лучшие черты Люка и Лизетты: располагающую манеру поведения, трудолюбие, любовь к родным и близким. Лизетта не сомневалась, что Дженни покинет родительское гнездо при первой же возможности, зато Гарри обожал простоту сельской жизни. Школу он недолюбливал и все свободное время проводил в полях, на конюшне или в сарае, где Люк устроил мастерскую. Гарри постоянно учился у отца, перенимая знания о разведении лаванды, и уже предлагал новые методы для увеличения прибыльности фермы.
Часто за ужином отец с сыном вели долгие беседы о том, как лучше развивать фермерское хозяйство. Люк занялся пчеловодством, увеличил количество ульев на пасеке и даже убедил Лизетту, что ей стоит заняться продажей лавандового меда.
– Он станет нашим новым золотом, – шутил Люк.
– И мы назовем его «Золото Дженни», – заявила дочь.
Гарри предложил на пробу засадить одно поле белой лавандой, и как раз подошла пора ее сбора. «Интересно, превзойдет ли сын отца», – подумала Лизетта с улыбкой и вспомнила их недавний разговор.