Клятва королевы
Шрифт:
Глаза Фернандо блеснули.
— Mi luna, — прошептал он, беря меня за руки, — ты прекрасно выглядишь. У тебя даже щеки загорели.
Прежде он часто шутил, что солнце отражается от меня, будто от щита. За прошедшие дни, когда мне было не до зеркала, я не заметила, как слегка побронзовела моя обычно бледная кожа. Он тоже прекрасно выглядел. За проведенные в походах месяцы стал еще более мускулистым и стройным, и все его тело излучало энергию, словно у неутомимого молодого бычка.
Отведя взгляд от его шаловливой улыбки, я увидела, как моя дочь приседает в реверансе.
— Majestad, —
Я почувствовала комок в горле:
— Спасибо, hija mia. Встань, прошу тебя. Дай мне на тебя взглянуть.
Глядя на нее, я не могла поверить, что она вышла из моей утробы, — столь прекрасна была дочь. В свои без малого семь лет она уже стала гибкой как тростинка, унаследовав эту черту от меня. Волосы ее были темнее моих, глаза, в которых светились янтарные искорки, походили на изумруд с золотыми прожилками. При виде ее по-детски чистых глаз меня охватило чувство вины. Исабель выглядела так, как, скорее всего, и моя мать в ее возрасте, до того как с нее взяли дань муки одиночества и вдовства. Я не была в Аревало и не виделась с мамой уже почти два года…
— Какая ты красивая, — сказала я, и Исабель просияла, показав дыру на месте выпавшего зуба; затем спохватилась, быстро прикрыла ладошкой рот и покраснела.
Я взяла ее за руку и улыбнулась Беатрис, заботившейся об Исабель в Сеговии во время нашего с Фернандо отсутствия.
— Все в порядке, подружка? — тихо спросила я, и она кивнула, столь же прекрасная в лазурном шелковом платье.
Ее оливковая кожа раскраснелась от жары, на пышной груди проступили капельки пота, черные глаза сверкали. Внезапно мне захотелось схватить ее за руку и взбежать наверх, чтобы поделиться секретами, как когда-то в детстве.
Вечером я сидела на помосте во дворе алькасара рядом с мужем и дочерью. Мы ужинали и смеялись, делились забавными историями с Беатрис, а город превосходил самого себя, приветствуя в Севилье своих короля и принцессу. Фернандо пил больше обычного, и его рука то и дело проскальзывала под скатерть, лаская мое бедро.
В ту же ночь я зачала.
Несколько недель спустя мы отправились вниз по Гвадалквивиру на заслуженный отдых в прибрежном замке Медина-Сидонии.
Там я впервые в жизни увидела море.
И с первого же взгляда влюбилась в него, меня захватили огненные отблески солнечных лучей на его постоянно меняющейся поверхности, по которой катились разноцветные волны — от цвета индиго до ярко-изумрудного и сумеречно-аметистового. Шум их, с которым они накатывались на камни, превращался в едва слышный шепот, когда они скользили, теплые и притягательные, по песку между пальцами моих босых ног. Я подобрала юбки, ветерок, насыщенный солью — вкус ее я потом ощущала повсюду, словно она впиталась в кожу, — шевелил мою вуаль, и мне захотелось нырнуть в эту колеблющуюся средиземноморскую гладь, хотя я никогда не умела плавать.
Я почувствовала, как море зовет меня, подобно некоему языческому
Будто повинуясь влечению открывавшихся передо мной водных просторов, что-то шевельнулось внутри меня, и я поняла, что беременна. Не в силах сдержать радость, я повернулась, чтобы позвать Фернандо. Он стоял на берегу с Медина-Сидонией и читал послание, которое только что дал ему герцог. Прежде чем я успела произнести хоть слово, муж направился ко мне. В жестких чертах его лица угадывалась тревога.
— Что там? — спросила я. — Что случилось?
Супруг протянул мне пергамент:
— От кардинала Мендосы. По твоему требованию он провел церковное расследование насчет положения обращенных в королевстве и пишет, что доклады, о которых ты слышала в Севилье, — лишь накипь на поверхности. Судя по словам его чиновников, обращенные во множестве случаев одобряют запретные еврейские практики, делая вид, что следуют нашей вере.
Во рту у меня пересохло. Мне даже не хотелось смотреть на письмо.
— Мендоса просит нашего разрешения затребовать эдикт из Рима о создании в Кастилии священного трибунала инквизиции, — продолжал Фернандо. — Это серьезно, Изабелла. Он пользуется поддержкой Торквемады, которому, судя по всему, сообщили о твоей снисходительности к евреям в Севилье, и тот недоволен, жалуется, что мы не слишком прилежно исполняем свой монарший долг. И он, и Мендоса считают, что возрождение инквизиции поможет искоренить лжехристиан и проложить путь к осуществлению высказанного тобой желания реформировать Церковь.
Я стояла рядом с Фернандо на погруженном в сумерки бескрайнем берегу, слушала раздающийся в морском воздухе смех нашей дочери, знала, что внутри меня растет еще один ребенок, и чувствовала, как меня бьет дрожь.
Сложив пергамент, я сунула его вместе с печатью в шелковую сумку на поясе.
— Их требование преждевременно, — сказала я. — Священный трибунал не действует в Кастилии уже много лет и так же нуждается в реформах, как и Церковь. И у нас и без того хватает хлопот. Нам все еще нужно созвать кортесы, чтобы пересмотреть законодательство и ограничить привилегии знати, не говоря уже о том, что, как и от каждого короля до нас, от нас ждут объявления Реконкисты против мавров. Вряд ли сейчас подходящее время, чтобы взваливать на себя еще одно бремя, к тому же столь тяжкое.
Фернандо смотрел на накатывающие на берег волны, и надвигающиеся сумерки смягчали очертания его орлиного профиля. Наконец он сказал:
— Вне всякого сомнения, ты права, но было бы ошибкой пренебречь просьбой кардинала. С тех пор как мы взяли на себя власть, весь мир наблюдает за нами, ожидая, что мы потерпим крах, как предшественники. Не хотелось бы, чтобы священнослужители жаловались в Рим, что мы недостаточно благочестивы, ибо, если, как ты говоришь, от нас ждут Реконкисты против мавров, нам потребуется официальное одобрение Рима на Крестовый поход. Его святейшество может отказать в благословении, если мы не проявим готовности избавить Испанию от ереси. К тому же, — добавил он, — разве это столь большое бремя — разделаться с несколькими заблудшими обращенными?