Клятва ненависти

Джеймс Лайла

Меня тошнило от полного отчаяния и агонии из-за обмана Джулианны.

Мой взгляд блуждал по ее лицу со шрамами и всем остальным, прежде чем коснуться неискаженной стороны ее лица. У меня закружилась голова от этого знакомого — ее тонкой челюсти, изгиба полных губ, ее от природы длинных ресниц и крошечной родинки на переносице.

Грейслин была призраком, но она была здесь… в образе Джулианны Спенсер.

Моя жена.

Призрак, которого я любил и оплакивал последние три года.

Я провел рукой по лицу, усталость, наконец, настигла

меня. Моя голова откинулась на спинку стула, и я уставился в потолок. Я, должно быть, задремал, мой мозг каким-то образом все еще был активен, но также дрейфовал в мир бессознательного, потому что я сразу же проснулся, когда услышал шорох в постели.

Мои глаза встретились с сонными серыми глазами Джулианны. Она выглядела сбитой с толку, ее глаза медленно метались то с моего лица, то по комнате, почти сонно.

Я воспользовался моментом, чтобы полюбоваться ее лицом, знакомым без черной вуали. Лицо, которое всегда присутствовало в моих снах, и призрак, который преследовал меня в кошмарах. Именно в этот момент я понял, что ее шрамы никак не мешают ее красоте.

Никто не смотрел на луну и не думал о том, насколько она была покрыта синяками, потому что красота покрытой шрамами луны была более завораживающей.

Ее шрамы рассказывали историю, написанную на ее плоти, как трагическую историю. Она была все той же Грейслин – черт возьми – Джулианной, какой она была три года назад. Испуганной, но красивой, как луна.

Я думал о том, как легко было бы отдаться ее измученным серым глазам и разбитой душе, но однажды она уже убила мое сердце.

Доверие между моей женой и мной уже было таким хрупким. Теперь, когда оно было разбито, а некоторые осколки пропали – не было ни любви, ни доверия.

Несправедливость этой ситуации наполнила мои вены ядом. Я должен был быть счастлив, что она жива. Что я женился на женщине, которую любил, но в этот самый момент я чувствовал к ней что угодно, только не любовь. Между любовью и ненавистью была тонкая грань… но границы были размыты, и границы больше не были незыблемы.

Стены рухнули, и мы стояли голые и обнаженные перед лицом истекающей кровью любви. Было мучительно смотреть на лицо Джулианны, находиться в ее присутствии теперь, когда я узнал о ее лжи.

— Киллиан, — прошептала она мое имя, едва шевеля губами.

Джулианна вытащила руку из-под одеяла и потянулась ко мне.

— Подойди поближе, — умоляла она дрожащим голосом. — Пожалуйста.

Я взял ее руку в свою, наши пальцы переплелись. Мое тело содрогнулось от прикосновения, и я зажмурил глаза.

— Я здесь, — сказал я, успокаивая ее.

Она слабо сжала мою руку, прежде чем снова заснуть. Я смотрел, как она спит, и боль в груди становилась все сильнее. Невыносимая.

Как мы могли оставить все это позади и двигаться дальше вместе?

Мои пальцы впились в мокрую землю над свежей могилой Грейслин, где ее похоронили всего час назад.

Гром проревел громко,

прорвавшись вперед, прежде чем небо разверзлось. Буря бушевала вокруг меня, небеса плакали мучительными слезами, когда я издавал болезненный рев.

Дождь не прекращался и смыл мои слезы.

Моя одежда промокла насквозь, а тело онемело.

Она ушла.

Ушла.

Боль пронзила меня при воспоминании о том, как я целовал ее прошлой ночью. Вкус ее губ все еще оставался на моем собственном. Мои пальцы все еще покалывали при воспоминании о том, какой нежной была ее кожа под моими прикосновениями.

В долю секунды наше будущее было оторвано от нас. Насколько жестокой может быть судьба?

Мы должны были пожениться через четыре месяца. Мечты о том, что мы будем вместе, заведем детей и состаримся вместе… все это было просто мечтой.

Ничего лишнего, потому что реальность была более жестокой.

Это было несправедливо.

Наше будущее было разрушено. Теперь там была только могила. Камень, который носил ее имя и ее холодные кости под той же грязью, на которой я стоял на коленях, впиваясь в нее пальцами — как будто я мог проникнуть глубже внутрь и обнять ее. В последний раз.

Провести пальцами по ее лицу в последний раз.

Почувствовать ее губы на своих, в последний раз.

Взглянуть в ее красивые серые глаза в последний раз.

Почувствовать ее… в последний раз.

Оцепенение потери прошло. Когда боль, наконец, поразила меня, реальность этого, наконец, обрушилась на меня – агония заставила меня согнуться пополам, мое тело сотрясалось от жалких рыданий.

Я ревел, моя собственная боль приглушалась бушующей надо мной бурей, пока мое горло не пересохло. Пока не осталось ничего, кроме сырой пустоты, покусывающей мою кожу, впивающейся в мою плоть и зарывающейся в мою грудь. Как болезнь.

Болезнь, смертельно опасная.

Я оплакивал ее.

Три года.

Я оплакивал ее.

Три очень долгих года.

Я нес свою боль, превращая свое горе в доспехи ярости.

Она убила мое сердце.

Она обманула мою любовь.

Она превратила нас в трагическую сказку.

Это было так несправедливо…

Что я все еще неравнодушен к Джулианне. Потому что я был чертовски слаб для нее. На коленях, истекая кровью ради нее.

Как можно было любить и ненавидеть человека с одинаковой страстью?

Наша история была запятнана ложью, обманом и смертью. И я не знал, как переписать нашу историю без той трагедии, через которую мы уже прошли.

Когда взошло солнце, и свет пробился сквозь ее занавески, я убрал свою руку от ее. Джулианна спала, ее лицо было безмятежным в утреннем свете. Мое тело было предательским, потому что в тот момент, когда мой взгляд скользнул по ее розовым губам, желание поцеловать ее — почувствовать ее губы на своих собственных после трех лет — грызло меня.

Именно в этот момент я понял, насколько я слаб для Джулианны Спенсер.