Клятва у озера
Шрифт:
— Вы так и не поговорили?
Флинн нахмурился:
— А о чем мы могли поговорить? Дрю донес на меня. К тому же он не очень хотел поддерживать со мной отношения после того, как я вышел на свободу. Пока я был в колонии, моя семья приняла решение переехать в Оберон.
— Чтобы ты не общался со своими дружками?
— Чтобы никто из нас не общался со старыми знакомыми.
Бел вспомнила тот день, когда она бросила ненавистный колледж и сбежала в свою собственную квартиру. Одна. В то время она чувствовала себя отрезанной от
— Наверное, вам всем пришлось нелегко. — Бел увидела усмешку на его губах. — Это всего лишь предположение. Ведь ты не просил, чтобы тебя увозили. Поэтому твои родители пляшут вокруг тебя? Из-за того, что лишили тебя привычной жизни?
Флинн был изумлен:
— Это они оставили свою жизнь ради меня. Я всегда понимал это и ценил.
— А твой брат?
Он вздохнул:
— Дрю был здесь несчастлив. Он обожал город.
— Он обвинял тебя?
— Это и так было ясно. Дрю промучился два года, затем получил стипендию и поступил в Оксфорд. Все ужасно гордились им. Ни один житель Оберона не достигал подобных высот.
— И он сразу перестал с вами общаться?
— Я бы сказал, Дрю потерял связь с нами в тот самый момент, когда семья въехала в ворота поместья.
Бел начала кое-что понимать.
— А потом он встретился с нами.
— Новая великолепная семья далеко за океаном, — криво усмехнулся Флинн.
Бел сжала кулаки:
— Они не такие уж великолепные. Поверь.
— К сожалению, Рочестеры были вне конкуренции. Они могли дать ему все.
— Вы очень скучали по Дрю?
— Он сделал то, что должен был сделать. Я не имел права судить его, поскольку моя семья переехала ради меня.
— А я все отдала бы за то, чтобы убраться из своей семьи и стать частью семьи Дрю. Твоей семьи, члены которой любят друг друга так, что готовы горы свернуть.
— Ты любила сестру, — заметил Флинн.
— Гвен и я… Мы всегда были очень разными.
— Вы и внешне совсем не похожи, — сказал он.
В комнате постепенно темнело. Флинн зажег свечу, которую поставил на середину стола. Похоже, он не собирался заканчивать вечер. В отблесках огня его лицо выглядело более жестким и мужественным. Ее сердечко забилось быстрее.
— Я не считала себя родной дочерью, — призналась Бел. — Я даже сделала тест ДНК.
Он застыл с горящей спичкой в руке.
— Ты серьезно?
— Когда мне было тринадцать лет, никому не сказав, я сдала на анализ волосы мамы и свои.
— И что потом?
— К сожалению, родство подтвердилось. Незаконной я тоже быть не могу, что бы там ни писали в колонках сплетен. Я ни на секунду не сомневаюсь в преданности моей мамы отцу, но… правда всегда нелицеприятна.
— Просто ты оказалась белой вороной в собственном доме?
— Скорее, красной, — улыбнулась она, вспомнив имбирный оттенок кожи деда — единственного исключения в семье
— И в чем она?
Бел пожала плечами, надеясь, что тусклый свет скроет выражение боли на лице.
— Мои родители хотели девочку, и родилась Гвен. А потом появилась я.
Внезапно Флинн все понял:
— Незапланированная беременность?
— Мама всегда считала, что виноваты противозачаточные средства, которые в прошлом были не очень качественными. Ей тяжело далась первая беременность. Ее раздражал токсикоз, она не могла смириться с располневшим телом. Маме совсем не хотелось проходить через все это снова.
Флинн смотрел на нее очень внимательно:
— Именно поэтому ты сделала все, чтобы получить разрешение на подсадку эмбрионов?
— Я не сомневалась, что их будут любить и ценить те, кому они достанутся. Но я не могла допустить этого, поскольку у них есть родная семья.
— Я бы добавил: две семьи.
— Давай откроем им правду. Они прекрасные люди и все правильно поймут.
Флинн замотал головой:
— Объясни мне вот еще что… Как двадцатитрехлетняя девушка решилась посвятить свою жизнь детям сестры?
— Будущее казалось мне таким далеким. А они нуждались во мне.
— Они были заморожены. Они могли ждать годами.
Бел нахмурилась, не зная, что ответить. Все, о чем она мечтала, — это добиться в суде права на имплантацию. И как только она получила разрешение, инстинктивно начала действовать, боясь, что возникнут какие-то преграды.
— Это почти то же самое, что сделали твои родители ради тебя, Флинн.
— И никто не был против? — спросил он.
Неужели Флинн интересуется ее личной жизнью?
— Ты считаешь, я позволила бы себе бросить все и поехать за тобой, если бы была связана серьезными отношениями?
— Но ведь ты допустила нечто подобное в отношении меня. Помнишь разговор о моем романе в Мельбурне?
— Тогда я тебя еще не знала.
Он скрестил руки на столе и придвинулся совсем близко к ней:
— Теперь ты знаешь меня лучше?
Бел не стала отодвигаться:
— Немного. Ты не совсем такой, как мне показалось вначале.
— А что тебе показалось?
— Что ты не любишь, когда тебе говорят, что надо делать. — Ее прерывистое дыхание заставляло свечку то почти гаснуть, то вспыхивать еще ярче.
— Так оно и есть.
— И что ты делаешь все это ради мамы.
— Я делаю это ради всей семьи.
— Не думаю, что все так просто.
— Неужели? — Флинн поднял брови, вроде бы призывая ее продолжить, однако блеск в его глазах предупреждал, что он бросает ей вызов. Бел всегда любила отвечать на вызовы.
Но вдруг, когда она уже открыла рот, Флинн поднял руку и коснулся пальцами ее подбородка. Неожиданное проявление ласки лишило Бел возможности дышать.