Клятва у озера
Шрифт:
— Но почему?
— Что — почему?
— Почему ты на это идешь? Тебе, наверное, это неприятно.
Она заметила, что Флинн с трудом подбирает правильные слова:
— В сексе есть масса возможностей, помимо поцелуев и самого акта, Бел. И у нас достаточно времени, чтобы изучить этот перечень и проверить, насколько мы подходим друг другу.
— Но это не из-за того, что я беременна? — Она подразумевала увеличение объема талии.
Флинн нахмурился:
— Не совсем. — И неожиданно добавил: — Расторжение нашего брака будет обусловлено тем, что мы не подходим
Бел опустилась на край кровати. Расторжение брака. Флинн не забыл о судебном разбирательстве. А она-то предалась мечтам о любви и вечном счастье вместе.
— Ты прав. Конечно, прав. — Ее голос стал жестче. — И что из этого следует?
— Что-то происходит между нами, Бел. Не знаю пока, к лучшему это или к худшему. И у нас впереди месяцы, чтобы попытаться справиться с этим… Так что ты выбираешь? — спросил он весело. — Кровать или завтрак?
— Я голосую за завтрак.
Он удивился. И немного расстроился:
— Пару минут назад тебя чуть не стошнило.
Бел пожала плечами:
— Я же беременна. Теперь я ужасно проголодалась.
— Значит, завтрак.
— Скорее, обед.
Несмотря на бурные события прошлой ночи, они вполне мирно провели время в кухне, приготовив и съев тосты с сыром. Порой происходящее казалось Бел кадрами из сюрреалистического фильма. Играть роль жены человека, с которым она ожесточенно сражалась на протяжении нескольких месяцев, было странно. Не менее странно, чем видеть его полураздетым и прижиматься к нему. И самой быть не совсем одетой в его присутствии.
Бел чувствовала себя такой… живой. Удивительно, возмутительно живой.
И она не переживала подобного с… самого рождения.
Флинн передал ей тряпку, и она смахнула крошки со стола.
— Вчера я проснулся сразу после того, как заснула ты, — сказал он. — Я думал и смотрел на тебя.
— Неужели?
Флинн закашлялся.
— Главное — я принял решение. — Он посмотрел на нее, ожидая реакции.
— И что ты решил?
— Я не хочу больше вспоминать о Гвен и Дрю. Прошлое останется в прошлом. Все равно я не могу ничего изменить. Я хочу смотреть в будущее.
— Думаю, это великолепная идея, — согласилась она. — Детям не нужны дополнительные сложности в виде дяди, который не любил их родителей.
Флинн пристально посмотрел на нее:
— Дяди? Ты уверена, что получишь опекунство?
— Не вижу другого выхода.
— И ты собираешься рассказать детям, что они не твои? Не наши?
Бел замешкалась:
— Ну да. А ты против?
— Это слишком тяжело для детского понимания.
— Что родители так сильно их любили и желали их появления, что решились на процедуру ЭКО?
— Что их родители погибли, а их выносила тетя.
— Но это правда! — воскликнула она.
— Правда не всегда является правильным решением.
— А как объяснить им, почему у них только один родитель? Ведь мы с тобой разведемся.
Ей казалось, что Флинн начинает злиться.
— Надо окружить их теплом и заботой, — сказал
— Такой вариант подойдет тебе, — отрезала Бел. — Но у меня нет группы поддержки. Я совсем одна. У них буду только я.
Она нахмурилась. Звучало не слишком оптимистично. Что, если с ней что-нибудь случится? Его ноздри раздулись.
— Давай отложим этот разговор до решения суда.
Бел положила руки на живот:
— Судьям лучше поторопиться, пока дети не пошли в школу.
— Надеюсь, ты достаточно подзаправилась?
Она вспомнила медсестру в лондонской больнице и, скрестив руки на груди, заявила, подражая ее голосу:
— Даже не думай, солнышко.
Но, увидев сконфуженное выражение лица Флинна и вспомнив, что она не в силах отказаться от его прикосновений, Бел глубоко вздохнула и добавила от себя:
— По крайней мере, до заката.
Глава 9
Зима в Обероне мало отличалась от лондонской зимы.
Толстый слой снега покрыл недавно зеленеющие поля и образовал шапки на обнаженных черных ветвях.
Бел лежала на диване возле окна в основном здании поместья, завернувшись в клетчатое теплое одеяло, связанное из шерсти альпаки. Она грела руки о чашку с горячим шоколадом и наслаждалась изумительным видом.
Она окончательно приспособилась к жизни в Австралии, а Баньип-Рич стал для нее настоящим домом. Здесь она обрела новых родителей, бабушку и дедушку. У нее был муж, который любил разговаривать с ней и которому нравилось ее тело.
Что-то произошло с Флинном в тот момент, когда он признался, что Бел напоминает ему брата. С тех пор он стал относиться к ней тепло и с нежностью. Он начал смеяться ее шуткам, был готов учиться новому. Позволил себе… не то чтобы любить… но, по крайней мере, наслаждаться ее обществом.
Близнецы хорошо развивались и к восьмому месяцу беременности набрали значительный вес. Живот Бел был огромен. Пару недель назад она предложила Флинну разойтись по своим комнатам, чтобы не мешать ему комфортно спать. Но он решительно отказался. И Бел продолжала упиваться жаром его тела, его легким дыханием у себя над ухом, биением его сердца и тяжестью сильной руки на необъятном животе.
Возможно, это не было идеально, зато прекрасно и неожиданно. О таком Бел не позволяла себе даже мечтать. Их отношения напоминали ей любовь.
Неудовлетворенную, нереализованную, безответную любовь.
Прежде она не задумывалась о том, как выглядит, но теперь ей ужасно не хотелось, чтобы Флинн наблюдал, как раздувается ее тело, а сам оставался стройным и прекрасным. Для нее было очень важно, что он не отказался от совместного сна, несмотря на то что время получения судебного решения неумолимо приближалось. В глубине души Бел боялась, что сердце Флинна осталось нетронутым, как ее тело. В конце концов, признания в любви ни разу не прозвучали. О будущем они тоже не говорили. Иногда она чувствовала, что готова забыть о судебном разбирательстве и наслаждаться жизнью на австралийской ферме. Однако это была всего лишь иллюзия счастливой семьи.